Разбирая материалы на Кестринга, удалось выяснить, что он был знаком с В.И. Чуйковым, который также был уроженцем Серебряных Прудов. Так случилось, что Чуйков первым из советских военачальников узнал 1 мая о смерти Гитлера, а также получил предложение начать переговоры о капитуляции через подчиненного Кестринга генерала Кребса. А еще бывший советник немецкого посольства в Москве Ганс фон Херварт в своих мемуарах намекал, что Кестринг подозревался в работе на американцев. 19 июля 1994 он заявил:
Николай Иванович Кузнецов читал много зарубежных изданий и перед войной, и после ее начала. Но чаще прослушивал передачи, настраивая свой достаточно сильный в коротковолновом диапазоне радиоприемник «Хорнифон» на немецкие радиостанции. С первых же дней войны власти предложили все радиоприемники сдать на специальные склады — тогда они регистрировались, словно оружие. Но Николаю его «Хорнифон» руководство оставило для работы, которую он выполнял ежедневно.
В тот день в эфире звучала легкая музыка и гремели бравурные марши. Оперная певица Маргарете Клозе исполняла партию Азучены из оперы Верди «Трубадур», потом Марлен Дитрих пропела любимую песню солдат вермахта «Лили Марлен». Звучала и другая песня немецких военных «Фюрер, вели, мы выполним твой приказ!». Потом последовало выступление министра пропаганды Геббельса. Он плевался махровой антисоветчиной — ответственность за войну, разумеется, полностью возлагал на Советский Союз и Сталина, который, по его устойчивому мнению, нарушил пакт о ненападении. После всего этого эфирного винегрета следовала короткая сводка — победоносная немецкая армия стремительно продвигается по всему пятитысячному фронту вглубь советской территории.
Кузнецову надоело слушать блевотину главного пропагандиста. Он резко встал с дивана и выключил приемник, а про себя подумал: «Что же это такое, буром все прет и прет немец. Нельзя нам все время отступать и отходить. Надо собраться и ударить…»
Потом он подошел к дисковому телефону, и стал набирать номер Рясного — никто не ответил. Позвонил еще нескольким сотрудникам управления — длинные гудки. Хотелось выйти на улицу и послушать, что говорят люди. Но не решился — надеялся, что кто-то из коллег все же позвонит. Кузнецов постоянно в течение дня слушал наше радио, пока вечером не позвонил Райхман.
— Слышал радио?
— Слышал…
— Никуда надолго из квартиры не уходи. Жди распоряжений…
И, не прощаясь, положил трубку.
Целый день Николай был как на иголках. То включал свой радиоприемник и слушал передачи из Берлина, то припадал к отечественной тарелке — радиовещательному репродуктору «Рекорд» с конусным бумажным диффузором диаметром тридцать шесть сантиметров. Он регулировал громкость, когда хотел услышать что-то главное, обнадеживающее, срочное…
Второй звонок последовал уже совсем поздним вечером.
— Николай Иванович, никаких самостоятельных шагов не предпринимать, звонками никому не надоедать, квартиру надолго не оставлять, долго на телефоне не висеть… Ждать дальнейших указаний.
А тяжелый каток войны день за днем упорно двигался на восток. Сводки с фронтов были стыдливо уклончивы и туманны. Реальное положение дел в сражениях и боях трудно было понять. Ясно было одно — мы оставили такие крупнейшие города, как Минск, Рига, Таллин, Вильнюс и, наконец, «мать городов русских» златоглавый Киев.
Кузнецов слушал и немецкие сводки. Следует заметить, что и немецкие командование и СМИ тоже не давали правдивой информации. По их оценкам, Красная армия прекратила свое существование, а ее разбитые части и подразделения вермахт гоняет по полям, добивая остатки дивизий и полков. И все же в голове крутилась зрелая мысль о том, что не очень-то немец и прыток — на отдельных участках фронтов отдельные части и подразделения Красной армии сдерживают наступление врага и даже контратакуют.