Квазар

Мяса было положено много, картошка хороша, каша великолепна — и озерцо масла посредине. Павел взял ложку и соорудил в нем островок.

— Беру, к примеру, Фалька. Тебе нравится Фальк? Он был чудовищно близорук, а работал без очков, водя носом по холсту. Понимаешь, он видел только красочные пятна, их массы. Вывод? Плюсовое стекло — протез нового виденья.

«Силен, — думалось Павлу. — Надо же такое придумать — протез! Гм, это подделка… Но почему? Беру же я билет на автобус, а не пытаюсь бежать сам. Автобус — замена быстрых ног и отличного сердца. Да и все наши вещи, чем владеем мы, люди, суть наши органы. Скажем, одежда — это усовершенствованная кожа».

— То есть ты думаешь, что как мы пользуемся велосипедом, самолетом, ружьем, так художник может пользоваться линзами? — спросил он.

— Правильно. Важно одно — отлично выполненный холст!

3

— А теперь знакомь меня с окрестностями, — потребовал Чужанин, когда они вышли из столовой и побрели улочкой.

Павел вывел Чужанина на обрыв: отсюда хорошо было смотреть на водохранилище, на деревню.

Собственно, таких удобных мест было здесь три. Берег прорыли две речушки. Крайний мыс (где стояли они) был подперт снизу скалами из красного гранита, а два других, сплошь земляных мыса были застроены. Средний занял летчик в отставке. Он соорудил дом, связавший в себе все стили — западный, восточный, древнерусский.

Была там и пагода — под бирманскую — и русская вокруг окон резьба.

— Синтез, — хвастался хозяин дома Павлу.

Чужанин смотрел, а Павел смаковал пришедшую к нему свободу. Можно сказать:

— Ужинать не буду, а нахлебаюсь холодного молока.

И — нахлебаться.

Вот идут внизу, у воды, здоровенные парни, сельские механизаторы. И нет оценивающего их Наташиного глаза.

«Мне хорошо, я счастливый неудачник», — ликовал он.

— Дурак строитель, — заворчал Чух на дом летчика.

— А по-моему — романтик.

И Павел вспомнил разговоры про дом летчика. На высоте тому хорошо было — как птице, — но холодные ветры выдували тепло, и с водой принимал летчик муки.

Сейчас он был занят сооружением механического водоподъемника и ползал по крутизне. Контраст желтого суглиника и голубой майки был вкусен глазу.

— А теперь смотри на море.

И Павел повернул Чуха к воде… Море раскрылось тому.

По широкой воде проносилась белая конструкция — судно на крыльях. Оно не вспарывало плоскость, а летело над ней.

Фоном белому судну служило небо, видное из края в край. Чух скрестил руки. Очки его горели закатным светом.

— Вот где надо жить и работать, — говорил он. — Нет, ты смотри, какое действие на человеческую психику оказывает простор! Смотришь и хочешь великого… Я понимаю отчего: эта громадная водяная плоскость заставляет принимать ее масштаб. Да, здесь надо работать! Жить в городе, пропитываться им, а здесь освобождаться и все мерить этой громадной меркой. Глупо отсюда ехать на юг, надо сажать здесь, по лесам, современные зданьица, строить санатории.

Павел вздохнул. Чух скосил на него глаз — круглый и беспокойный. Сказал:

— Давай логово мне поищем.

— Селись ко мне, — предложил Павел.

— Не-ет, ты волком завоешь, живя рядом. У меня особые требования. Мне и ход отдельный надо. Я ведь не аскет.

— Я слышал, у Петровых… — начал Павел.

— Не-ет, ты уж не мешайся, я сам найду.

4

Когда они сходили с кручи, навстречу им попался толстый егерь в белой рубашке и сандалиях из пластмассовых тонких ремешков. Он шел с биноклем осматривать море.

И замахал им, будто знакомый. Чужанин поднял бровь.

— Он не признается, что мыл золотишко, — сказал, подошедши, егерь и мигнул на Павла.

Чужанин засмеялся:

— Мыл, мыл! Он все делал!

— То-то же! Меня не проведешь, нет.

— Тогда определите мне эту птицу, — Павел пихнул Чужанина. Егерь посерьезнел.

— Этот сложен, — сказал он. — Сообразим-ка. Руки чисты, без мозолей и иных признаков труда, а мизинец скрюченный, как бывает у карманного вора. Нет, не карманник, габариты руки не подходят. Склонен к проявлениям ловкости рук? Избегает черного труда… Лоб высокий, глаз, простите, сорочий. Итак: по глазам и рукам он жулик, но лоб имеет кандидата наук. А пахнет скипидаром. Гм, скипидарное растирание? Так решена задача: городской прохиндей с приступом радикулита!

— Ха-ха-ха! (Это Чух.)

— Хо-хо-хо! (Егерь.)

Павел улыбался. Егерь же был в восторге. Он схватил их обоих и качнул, надавив пузом. Сильный мужчина: художники, шатнувшись, переступили ногами.

— Главное — для леса моего вы безопасны! А по случаю сему приглашаю к себе на баню и чай с малиной. Деревенское удовольствие, лесное.

— Кончится скоро ваш лес, — сказал Павел. (Егерь, улыбаясь, смотрел на него.) — Он хочет пансионаты ставить, прохиндей-то. Курорты.

— И правильно! Я здесь свою стенокардию вышиб. Конечно, надо ставить.

— И пропадет лес.

— Да нет же, не пропадет. Вот у нас есть родничок, полезный для желудка. И надо бы поставить санаторий. Тогда уж наверняка лес не тронут. Резерв свежего воздуха больным нужен? Нужен. Э-эх, понимать ситуацию надо.

И Чух подтвердил Павлу:

— Понимать надо, дурья башка.

Чух эту ночь спал у Павла.