Чух осатанел и пишет городские пейзажи — штуку в день. Говорит, тряся перед моим носом кистью, обмакнутою в краску:
— Восемнадцать рабочих часов в день создают гения. Ван Гог писал картину в день! Не надо ждать озарения, вспышки, надо работать. Ведь не важно, как зачат ребенок — насилием или так.
И на реке то же беснование. Плещутся рыбы, валом валят туристские лодки. Народ в них молодой, бойкий, шумный.
Это племя людей моторизованных, ускоренных. А ведь созерцание природы должно быть неторопливым. Она, как хорошая женщина, требует долгого и терпеливого ухаживания.
…Мне все мерещится, все рисуется фигура среди соснового высокостволья — женская, в белом платье.
Женщина идет, наклоняется, собирая цветы (грибы, ягоды). Вот она оборачивается: Наташа. Эх, гулять бы с ней, идти, таять от нежности. Наташа! Где ты? Приди, я не упрекну тебя, я ничего тебе не скажу.
Нет. Не прощу!
Я бреду бесконечными дорогами. Никого мне не нужно, никого. Только одиночество. А возьму-ка я собаку. С ней веселее: будет крутиться, будет встречать меня, нежничать. Собака меня не предаст, не обманет. Нет, не удалось Наташе ограбить меня. Вот, один я живу, а люблю многое — лес, живопись, тетку, птиц, книги. Я — богат. А наши пути разные. Пусть для нее все горит радугой и улыбается. Но и мне не хуже. Конечно, тропка моей жизни лесная, тенистая, с крапивой и комарами, но и к ней прорвется солнце.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
Тряхнуло — автобус перескочил разделительную линию города, вошел в него и за собой оставил равнину с прокисшими болотами, оставил лесопосадки из тополей и американских выносливых кленов. Еще тряхнуло и ударило: автобус вкатил на толстобревенчатый мост.
Павел видел в окно серые перила и зажмуренного от пыли горожанина. Пыль взлетела от автобусных передних колес и обвила зажмуренную голову светящимся облачком. И за этой головой виднелась речка Коняга, что проходила под мостом. Она вилась на желтопесчаном ложе. Вдоль речного кривого взблескиванья ходили загорелые пацанчики.
Началась брусчатка. На обочине лежали отлитые из бетона детали будущего моста. «Сломать и переделать — это извечное», — думалось Павлу.
Побежали мимо дома и машины. Автобус проехал улицу Коммунаров, прощупал ее от старого булыжника до размягченного свежего асфальта. Далее пошло хорошо знакомое — улицы, перекрестки, старые деревья, киоски, плакатные щиты, лозунги.
В лесу и в поле с их округлостями и вмещением всего, от простейшего камня до растения, до сложного организма зверя или птицы, все теряло определенность, уводило по кривой в неведомое. Город же был прост и потому логичен.
«Именно в городе я могу попытаться стать человеком типа «рацио». — Павел глядел в окно.
Над городом вставала гигантская реклама: «Пользуйтесь самолетом, берегите время!» Ее цвет резал глаза. «А народища», — дивился Павел.
После безлюдного бора и тишины речных берегов суета и прицеленность горожан удивили Павла. Они казались ему съехавшимися со всего земного шара.
А яркие пятна женщин! Миганье их платьев усилилось на центральном проспекте, у двенадцатиэтажек, поставленных косо к движению.
«Хорошо сделаны», — решил Павел.
Центр… Именно здесь, в центре, и начиналась истинная четкость города. Все, все здесь целесообразно, все продумано. Сюда от водяной артерии (река) устремлялись кварталы.
Хорошо!
Павел вышел ранее нужной остановки и купил давно желанное — сливочное мороженое. Жуя его плотный маслянистый брусок, Павел вспоминал теткины рассказы об озере с дикими утками на этом месте. О том, как отец стрелял их, лазая в тростниках. И вот — здесь настоящий город, здесь проезжающие тяжелые грузовики пускали перегоревшую солярку, шумела толпа, орали репродукторы.
И все равно хорошо — вертикали стен, электрические часы величиной с таз…
Да, да, в городе царили прямая линия и точно измеряемое время. Он был выражением человека с теодолитом и логарифмами для расчетов, с ясной целью и умной головой.
Логика построенного им города была четка. Она исходила из убеждения, что прямая есть кратчайшее расстояние между двумя точками, что в окружности содержится именно 360 градусов, что вертикаль устанавливается посредством отвеса из длинной и прочной нити с привязанным к ее концу грузиком.
И это было хорошо.
В лесу и поле все кружило, уводя Павла по спирали черт знает куда, в путаницу, смещение понятий. В городе путь его мысли станет прям, здесь только и можно точно мыслить. (Решающий все внезапной догадкой, импульсом, Павел очень любил это слово — «мыслить».)
Вернувшись домой, Павел тотчас распределил время по часовой сетке города.