Квента. Остров Избранных

Встречаемся с ним. Его ранили в плечо, пуля чиркнула, порвала форму и немного зацепила руку. В остальном он в порядке. Я слышу шум вертолета. Он там впереди. С каждым шагом звук всё громче и громче.

– Быстрее! – кричит дядя, и завернув за угол, я вижу вертолет.

Меня настолько шокирует реальность происходящего, что я сбиваюсь с шага.

Огромный белоснежный вертолет, без каких-либо надписей. Его лопасти крутятся так быстро, что, кажется, он сейчас взлетит. И он действительно взлетает. Сердце пытается сломать ребра, нервы натягиваются. Мы бежим, но кажется, что нам уже не успеть. Джервис запрыгивает первым, дядя помогает ему, подтолкнув снизу, следом, словно мешок картошки, закидывает меня, потом забирается Гаррет, и когда мне кажется, что мы поднялись очень высоко, и дядя не допрыгнет, он всё же хватается руками за перекладину справа и, подтянув своё тело, вваливается в вертолет.

И мы улетаем.

Мы улетаем?

Да, твою мать! Мы улетаем!

Дух перехватывает от громкого звука вертолета и высоты, которую мы стремительно набираем.

Но я не испытываю должного счастья, эйфория оттого, что мы успели на спасительную машину, быстро уходит. Я безусловно рада, что этот проклятый остров скоро останется позади, но также там остается огромная часть меня, моя человечность, и конечно же Рэй. Встаю с пола и сажусь на сидение, которое больше напоминает лавочку.

Последний раз смотрю на остров и шепчу:

– Я вернусь. Обязательно вернусь.

Дядя начинает вставать, перевожу на него взгляд, но он тут же падает, и в центре его лба образуется крупная черная точка, а через секунду из неё начинает течь кровь. Я даже вскрикнуть не успеваю, как мне в шею прилетает дротик, и в следующую секунду я падаю с сидения. Белые туфли появляются перед моими глазами, но я не могу увидеть выше колена, хотя знаю, кто является любителем белой одежды. Черт, как я не обратила внимание, что вертолет белоснежный?

Хочу застонать от бессилия.

Хочу кричать от потери.

Хочу выть, словно волк, но всё, что я могу – лежать и наблюдать, как рука поворачивает меня, и теперь я могу увидеть того, кто ждал нас в вертолете. Доктор Дэвид Дельгадо. Ублюдок, которого я лишу жизни за всё, что он сделал. Перевожу взгляд с него на Гаррета и Джервиса, они тоже валяются на полу вертолета. Гаррет обреченно прикрывает глаза, а я свои перевожу на Дельгадо-младшего.

Он улыбается.

Этот ублюдок улыбается.

Несмотря на шум окружающий меня, я слышу его слова:

– Мои милые создания. Поздравляю – вы победили. – улыбается ещё шире и проводит рукой по моему лицу. Я бы отвернулась, но вот не могу этого сделать. Единственное, что функционирует в моём теле, так это глаза и всепоглощающая ненависть. – Мы летим домой. В Хард.

Дельгадо поднимается на ноги, кручу глазами по сторонам, кроме троих "победителей", Дельгадо и пилота, никого нет. Наблюдаю, как ублюдок подходит к телу дяди, вокруг головы которого море крови. Слезы набегают на глаза, но я отчетливо вижу (даже более отчетливо, чем хотелось бы), как Дельгадо хватается руками за проем двери… белоснежным ботинком не с первого раза, но всё же выталкивает тело дяди за пределы вертолета.

"Не-е-е-ет"! – кричит мое подсознание, а вот губы остаются недвижимы.

Перевожу взгляд на Гаррета, и так мы летим, смотря друг другу в глаза, ожидая и страшась момента приземления "спасительного" вертолета.

Как Дельгадо узнал, что мы будем тут? Почему удача постоянно отворачивается от нас? Когда всё это прекратится?

Закончится ли это когда-нибудь? Чтобы раз и навсегда.

Закрываю глаза.

Я устала.

Устала быть вечной жертвой, без возможности стать охотником.

Глава двадцать вторая

Мне кажется, полёт длится вечность и ещё чуть-чуть. Я не испытываю никакого счастья из-за того, что приближаюсь к дому, ведь его мне не суждено увидеть. А осознание того, что с каждым новым вращением винта вертолета, я удаляюсь от Рэя, приносит новую боль. Новый страх. Что если мне не суждено его больше увидеть? Не представляете, как я корю себя за то, что не обернулась и не посмотрела на него в последний раз. Всего на одно мгновение, на одну крошечную секунду я могла продлить воспоминания о нём, но не сделала этого, лелея надежду на то, что этих секунд, минут, часов и лет будет ещё немало. А теперь надежда разрушена, человек в белоснежном одеянии губит всё, к чему прикасаются его проклятые руки.

По-прежнему не могу пошевелиться, единственное, что функционирует в онемевшем теле, – это мой чувствительный слух, который периодически улавливает взволнованный голос Дельгадо, он постоянно по рации говорит о каком-то ребенке, и зрение, которое сосредоточено на полу, а точнее на смазанной луже крови моего дяди. Это всё, что от него осталось.