Квестер

«Первая жертва…» — продолжал думать Эрик. Он очень уважал пожилого Главного программиста, как уважали его всё более молодые сотрудники. Для них Ласки был и живой легендой, и непререкаемым авторитетом. Фред Ласки был специально приглашён Грубером для работы над Бестерлендом, так как всей молодёжи «Индисофта» остро не хватало опыта, прозорливости и… авторитетного руководства. И Ласки сполна отплатил Груберу за оказанное им доверие: работал по восемнадцать часов в сутки, находил нестандартные и умопомрачительно простые решения в сложнейших ситуациях, а что касается руководства…, то молодые сотрудники его просто боготворили и каждое его слово хватали на лету.

«Да, — продолжал развивать свою мысль Мак-Нейми, — Ласки действительно стал чем-то вроде человека-символа всей работы над Бестерлендом. Символом «Лучшей земли»… и его Первой Жертвой. И эта жертва ясно дала понять, что вся наша возня с пятым измерением, которая начиналась, как увлекательная игра, игрой быть перестала. Точнее, игра продолжается, только ставки в ней увеличились…, и теперь это — человеческие жизни, первой из которых стала жизнь пожилого программиста Фреда Ласки».

Так думал Мак-Нейми, глядя на печальный силуэт Чарли Грубера, появлявшийся то в одном, то в другом окне его огромной квартиры.

В одном молодой учёный не ошибался: Грубер думал о Ласки.

Но он, разумеется и не подозревал, что Грубер думал о Ласки совсем другое.

С того вечера, когда программист покончил с собой, многие коллеги стали сторониться шефа. Он понимал, почему. Это ведь это он, Чарльз Грубер, дал команду Фреду Ласки отдать управление Бестерлендом Суперкомпьютеру. А значит, это он, Грубер, и убил программиста — ведь Ласки не выдержал вины за крах Проекта, о чем и написал в предсмертной записке:

«Он убъёт всех и вся. Это я его выпустил. Простите меня! Фред Л.»

«Суперкомпьютер убьёт всех и вся, и этого джина из бутылки выпустил Ласки, которому это приказал сделать Грубер», — вот так все и прочитали эту записку. И стали сторониться Грубера.

«Но… никто не знает, — думал Грубер, — что этот добрый, талантливый и тихий Ласки совершил самоубийство вовсе не из-за профессиональной гордости и какого-то там кодекса чести. Не-ет! Только я и Мэлвиз знаем правду: мерзкий тихушник Фред Ласки был Иудой, предателем, он передавал сведения о работе 55-й лаборатории бог знает кому, а когда его обман раскрылся, Ласки не выдержал и трусливо покончил с собой, как какая-нибудь психованная певичка. Всё очень и очень просто: вновь эта гадкая, неблагодарная человеческая природа: голод, страх, секс. В данном случае — страх. Страх заставил Ласки забыть о профессиональном долге и предать и его, Грубера, и Проект, и самого себя. И поэтому никакой шантаж, никакие угрозы Гудвича предательства Ласки не оправдывают. Жаль только, что это был Главный программист, а не какой — нибудь уборщик! Достойно заменить его вряд ли получится: Смит в профессиональном плане явно слабее Ласки!»

Внезапно Груберу ещё раз захотелось взглянуть на Главного программиста: ему показалось, что этим поступком он сможет убить в себе чувство жалости, ещё живущее в нем и окончательно возненавидеть этого старого пердуна, который решил сыграть в истории Бестерленда роль Иуды.

Чарльз видел мёртвого Ласки всего один раз — в его маленьком кабинете, когда ещё ничего не знал о тайной деятельности тихого программиста. Естественно, тогда Грубера охватил приступ скорби, жалости и печали: он почувствовал, как сердце его наполняется настоящим большим горем и плачет по погибшему соратнику…, но потом Мэлвиз рассказал ему всё…, и горе уступило место ненависти.

Однако стоило Чарльзу вспомнить недавние события, вспомнить, каким беспомощным и жалким был вид умершего Ласки, как вместе с воспоминаниями воскрешали первые эмоции: скорбь, жалость, печаль, горечь безвозмездной утраты…

Ему это здорово мешало и Чарли вдруг осознал, что сможет убить в себе всё это, увидев мёртвого Ласки ещё раз. Может быть, посмотрев на предателя другими глазами, он навсегда лишится этого свербящего ощущения скорби, которое неприятно царапало его душу.

«Надо просто привыкнуть к виду мёртвого Иуды-Ласки, — понял Грубер. — И тогда эта смерть станет не «преждевременной кончиной», а тем, чем она должна в данном случае быть — возмездием! А жалость сменится презрением». Сказав себе это, он вышел за дверь и, быстро шагая по тёмным коридорам, направился в медицинский отсек.

3

Спустившись на лифте и кивнув удивлённому заспанному охраннику, Грубер вышел за пределы «секретной зоны». Ещё один этаж по лестнице — и он остановился у дверей медицинского отсека. Открыли ему не сразу. Дежурный врач, тоже заспанный, с трудом подавляя зевоту, пробурчал «Доброй ночи, мистер Грубер, сэр!» и осведомился, что привело шефа сюда в столь поздний час.

— Я хотел бы увидеть… увидеть тело, которое было помещено в ваш холодильник вчера вечером, — стараясь не смотреть на дежурного врача, проговорил Грубер.

— А… ну…, а…, мистер Грубер, оно…, а…, его нет в холодильнике…, — пролепетал врач.