Квинтовый круг

Я смотрю в темное пространство ячейки, настроившись на белый листок бумаги с дальнейшими указаниями, но там его нет, а лежит что-то небольшое, продолговатое, похожее, как мне показалось, на игрушечный пластмассовый велосипед. Беру в руки… темные солнцезащитные очки.

Нет, рядом с очками все-таки лежит клочок бумаги. Беру, читаю: «Надеть». Так как кроме очков – точная копия моих «консервов», которые я не нашел сегодня утром, – надевать было нечего, я и водрузил их себе на нос.

«Спокойно!» – Раздалось за моею спиною. Оборачиваюсь – никого.

4

«Говорят тебе, не дергайся! Положи бумажку в карман и прикрой дверцу ячейки».

Я повиновался: засунул листок в карман, прикрыл дверцу ячейки камеры хранения, а сам не могу опомниться от неожиданности.

«Молодец!»

И только после этого до меня дошло, что голос доносился из очков. По тембру он отличался от того, который я слышал в Управлении внутренних дел, но, возможно, его искажали миниатюрные динамики, вмонтированные в оправу.

«Выходи к троллейбусной остановке!»

Последовала очередная команда, и я направился к выходу.

«Да не так быстро! Спокойнее. Веди себя непринужденно. Не суетись. Если можешь, то улыбайся».

«Да он еще издевается, кинорежиссер паршивый!»– зло подумал я, и эта злость, как всегда, помогла мне сосредоточиться, взять себя в руки.

«Если громкость прибавить, то засунь руку в правый карман, если убавить, то в левый».

Громкость меня устраивала.

«Вот и отлично! А как насчет диоптрий?»

Я не понял, и тот ответил сам себе:

«С диоптриями тоже порядок: ведь это твои очки».

Я глянул вдаль, на расписание поездов, и убедился, что с диоптриями полный порядок (у меня минус полтора), но когда они это успели проделать с моими очками, а главное – когда взяли их? Может, ночью та одноногая?…Но если уж они такие шустрые, подумал я, то могли бы вмонтировать и микрофон, чтобы я не жонглировал руками, как глухонемой, отвечая на вопросы. А может, его и вмонтировали, но не хотят, чтобы я знал об этом. Нужно будет это иметь в виду.

Спускаясь по ступеням центрального входа, лицом к лицу столкнулся с нашим корректором – невысоким, полным, с копной вьющихся седоватых волос. Для работающего пенсионера он отлично выглядел.

– Евгений Иванович! С приездом! Как отдохнули?

– Спасибо. Отдыхать всегда хорошо.

– Да, это так, – соглашается он. – Когда выходите на работу? У нас там такая революция…

У меня мелькнула мысль как-то намекнуть ему на очки (ведь его обязательно будут спрашивать, о чем мы говорили), но, подумав о возможности существования встроенного микрофона, не решился.

«Отвяжись от этого типа!»

– Выхожу послезавтра, так что поговорим на работе, – дал я ему не совсем тактично понять, что тороплюсь, но до него, видать, не дошло.

– Очки, я смотрю, у Вас новые. На юге приобрели?

– Они у меня уже два года, – отвечаю я, а что был совсем не на юге, промолчал.

– Не замечал раньше. Отличная оправа.

«Кончай, наконец, с ним базарить!»

– Извините, меня ждут, – поспешил я от него отделаться.

Подхожу к троллейбусной остановке и, стоя спиною к книжному киоску, поднимаю голову на фасад Дома печати (вон и окно, за ним мой стол, часть моего мира, попасть в который сейчас – «шаг вправо, шаг влево» – можно только ценою чьей-то жизни). В поле зрения попали автоматы по выдаче троллейбусных билетов, вспомнил, что на этот месяц проездной не брал. Нашел в кармане двадцатикопеечную монету и машинально направился к автоматам.

«Куда лыжи навострил? Стоять на месте!»

Стою. Тот молчит. Очевидно, думает. Наконец до него доходит:

«Можешь взять билет».

Тоже, оказывается, боится контролеров. Не хочет, чтобы они привязались ко мне по дороге. Даже открыл моим сопровождающим, что очередные эпизоды произойдут в городском транспорте.

Подхожу к автоматам, опускаю в щель монету. Срабатывает механизм – билеты соскальзывают в приемную нишу. Как сухой лист с дерева. А меня в это время занимает мысль о том, что я, как ни странно, не испытываю никаких эмоций по поводу тех сотен тысяч, находящихся в дипломате. Ну, хотя бы какой-то маленький тревожный очажок в голове – нет, я о них даже не думал. А все потому, что они не мои. Такое, очевидно, атрофированное чувство и у работников банков, пропускающих через свои руки денежный поток. Для них эти туго упакованные пачки не олицетворяют деньги, потому что они не их.

Возвращаюсь к остановке.

«Садись!» – Скомандовал ведущий и после небольшой паузы добавил: «… В троллейбус».

Как будто бы я мог не сообразить, что садиться нужно в троллейбус, а не на асфальт перед книжным киоском.

Сажусь в троллейбус номер восемь, следующий до Спартановки. «Осторожно, двери закрываются» и поехали. Прокомпостировал билет и стал на задней площадке, чтобы меня могли видеть «мои» через заднее стекло (сообразительный мужик!).

«Пройди в середину салона!»

А этот тоже не дурак. Прохожу к средней двери, но не сажусь, хотя есть свободные места. «Улица Порт-Саида». Молчок. Едем дальше. Следующая остановка – «Институт».