Квинтовый круг

Спускаемся в подвал. У меня даже мелькнула надежда, что отведут в ту же палату, где и Вита, но останавливаемся, не доходя двери, на которой мелом выведена цифра «6». Шашлычник приподымает клочок материи, приклеенной к двери, смотрит в глазок.

4

– Что-то Полкана не видать, – говорит он, доставая связку ключей из кармана халата.

– В конуре, наверное, переваривает гуляш, – предположил Котя, которого потянуло на сон после плотного обеда.

Дважды щелкает врезной замок, Шашлычник открывает дверь. Входим. Палата на двоих, точно такая же, в какой я уже был, только вместо топчанов металлические койки, застеленные чем-то серым. На койке слева постель смята, одеяло комом лежит на полу. Никакой конуры и Полкана не вижу.

Котя свистнул, и тотчас из-под койки, подбросив вверх одеяло, с лаем и звоном (отлетела и ударилась о радиатор алюминиевая тарелка) выкатило что-то в нашу сторону, но, дернувшись, распласталось посреди палаты, превратившись в лежащего на полу неопрятного, заросшего мужичка с цепью на правой лодыжке. Второй конец цепи прикреплен к ножке койки.

– На место! – скомандовал Шашлычник и нехотя пнул Полкана в бок. Тот заскулил и, гремя цепью, полез под койку. – Вот так-то лучше.

Котя похлопал меня по плечу:

– Располагайся и не скучай.

Медбратья вышли из палаты номер шесть и закрыли на замок дверь. Я сел на свою койку и стал по совету главврача думать, собираться с мыслями, анализировать ситуацию, но думал только об одном: как там Вита. После того как она рассказала мне о себе, я проникся к ней (как бы это выразить?) сочувствием, жалостью, да и просто симпатией. С нашей первой встречи на седьмом этаже гостиницы прошло совсем немного времени, а кажется, что я знаю ее давным-давно.

Звякнула цепь. Я посмотрел в сторону соседа. Тот, высунув из-под койки голову и по-собачьи склонив ее набок, с любопытством смотрел на меня.

– Ну и что? – спрашиваю я.

На заросшем, как у Будулая, лице мелькнуло что-то похожее на улыбку. Судя по отсутствию морщин на лбу и под глазами, Полкану было чуть за тридцать. Взгляд его был живой, осмысленный, как и у большинства собак. Если он и играл под Полкана, а скорее всего, так и было, то уж слишком правдоподобно, забывая, что он одновременно должен быть и сумасшедшим, с водянистой неподвижностью во взгляде.

– А ничего, – отвечает он, – живу здесь.

– Давно? – решил продолжить я разговор, раз он уже начался.

– Завтра будет два месяца, как хлебаю казенные щи.

– Ну и как кормят?

– С точки зрения Полкана – шикарно, – засмеялся мужичок, выбираясь из-под койки. Цепь он придерживал рукою, как женщина подол длинного платья.

– А с твоей? – допытывался я от нечего делать.

Мужичок поднял одеяло и бросил его к стене на койку. Прислонив к нему голову, расположился полусидя-полулежа.

– Тебя разве не кормили? – в свою очередь спросил он.

– Кормили.

– Тогда чего спрашиваешь? Хотя… – мужичок задумался, и я увидел, что ему значительно больше лет, чем показалось поначалу, – качество психушкиной жратвы зависит от того, с какой стороны на нее смотреть: одно дело – сидя в ресторане, другое – выглядывая из люка теплотрассы.

Ясно, что он имел в виду не рабочих аварийной службы, а «теплотрассников» – бомжей.

– Мне кажется, что из-за тарелки щей не стоит работать Полканом.

Мужичок обиделся.

– Вот посидишь здесь, сколько я, не только Полканом – крокодилом служить будешь.

– Я не собираюсь здесь долго сидеть.

Мужичок хмыкнул и скрестил кисти рук на затылке.

– Я тоже так вначале думал, а теперь на волю не хочу: там меня ждут уже двое с носилками и один с лопатой. Лучше мне быть живым Полканом, чем дохлым львом, – и затрясся в тихом смехе, позвякивая цепью.

– За что тебя сюда поместили? – спросил я.

– За то, что знаю больше, чем мне положено, и очкарик – умный черт, догадывается, что я знаю, но хрен чего от меня добьется. Вот для этого тебя и подсадили.

– А я здесь при чем?

– Да нет! – мужичок поморщился и махнул рукой, – я знаю, что ты не провокатор, но они думают, что я с тобою разговорюсь, наболтаю лишнего, а они уж вытянут из тебя, что им нужно.

Тут в свою очередь обиделся я:

– Из тебя, значит, не смогли вытянуть, а из меня…

Мужичок усмехнулся.

– Я другое дело. Смотри, – он сбросил тапочек, протянул в мою сторону свободную от цепи ногу. Вместо пальцев там топорщилось что-то комкообразное, – это я еще на заводе наступил на раскаленный уголок и стоял на нем, пока не унюхал смрад от сгоревшего спецботинка и пальцев.

Довольный произведенным эффектом, мужичок закончил: