В моём детстве (дай Бог такое каждому!) не было ничего лучше тех новогодних каникул. Репетиции всё же были работой, безумно интересной и тяжёлой, но и нудной местами, чего стоил только тысячу раз повторенный пробег по зрительному залу и по ступенькам – на сцену: Валерию Борисычу всё казалось, что мы бежим то недостаточно быстро, то недостаточно весело, то пыхтим через меру… Старшие работали почти всё время отдельно, и мы не всегда оставались смотреть на них. Даже полный прогон спектакля никакого особого впечатления на меня не произвёл, только было немножечко страшно из-за сидящих в партере директора Дворца и кучи преподавателей, и было ужасно смешно, когда Валерий Борисыч, тоже сидевший в партере, корчил нам рожи, пытаясь таким образом что-то подсказать, и было очень здорово, когда все эти взрослые нам хлопали.
Каникулы начались для меня после первой ёлки во Дворце пионеров, тридцатого декабря, в одиннадцать часов утра. На первом спектакле. Тёмный зрительный зал, тёмный – и живой, и шумный, шуршащий фантиками и стреляющий хлопушками, зрительный зал замер, когда мы пятеро побежали по проходам к сцене (и каждого из нас сопровождал круг яркого красного света). Я в два прыжка взлетела на сцену, я сорвала в поклоне свой пажеский берет – мои слова были первыми в начавшемся чуде: «Для вас сегодня занавес откроем!»
А когда наши реплики закончились и разошлись кулисы, для меня не стало ни сцены, ни сотни раз виденных и тасканых декораций. То был просто замок – королевский замок, и я сидела на его ступеньках, холодея от ужаса, потому что это не Витька Киушкин из десятого «А» стоял там в чёрном плаще до пола, это был злой колдун, и он, настоящий, реальный, рядом смеялся, как каркал, и я приложила палец к губам, показывая детям внизу, чтобы они молчали, но они и так молчали, и было темно и жутко, совсем темно, только метался по королевской приёмной луч зелёного света…
А потом вышел в приёмную Маленький Король, и зрительный зал исчез для меня тоже. Ведь это был Сай – я его узнала, – и он бродил по странному своему замку, между странными людьми и нелюдьми, и он победил самого себя, и всё чужое зло развеял тоже, и это был Сай.
Я повидала Сая всяким. И при шпаге у пояса и короне на завитых волосах я видела его целых два месяца, так что не в короне и не в шпаге было дело. Наверное, просто время пришло мне влюбиться, – и я влюбилась в Сая в первый день тех новогодних каникул – и навсегда. Я поняла это тем же вечером, когда, отыграв третий спектакль, мы шли все вместе домой, и Сай натягивал на уши мою вязаную шапку, чтобы распрямить свои королевские кудри, а я шла рядом в его кроличьей ушанке и таяла от любви, глядя на него – уже не короля, таяла и нарочно дышала в его сторону, чтобы пар изо рта скрыл от него моё лицо, а Сай поворачивался ко мне беспрестанно и спрашивал: ну как? ну, правда, нормально? – и дыхание наше смешивалось, и я держалась, держалась, чётко ему отвечая, и таяла, таяла, таяла…
Три спектакля в день двенадцать дней. Мы выкладывались, выкладывались полностью (это очень тяжело – три спектакля в день!), мы благодарно съедали в перерывах всё, что нам давали в столовой Дворца, не обращая внимания на вкус, и мы были так счастливы! А я – летала. Я любила Сая, и он был рядом, а больше тогда мне ничего не было от него нужно. Просто видеть его – полусонного утром, королём на сцене, жующего пирожки, закидывающего меня снежками по дороге домой, просто видеть его всё время.
Может быть, из меня и вправду вышла бы неплохая актриса – никто не заметил моего полёта. Или – как знать? – слишком заворожены были – театральным нашим единством, спектаклем и снегом на улице. Снег шёл все каникулы, не прерываясь ни на минуту, крупными хлопьями, и, наверное, любовь моя сливалась с общим восторгом всех нас, завороженных, заснеженных, не общавшихся в те дни ни с кем, кроме друг друга. Но и потом ведь тоже никто моей тайны не узнал, даже близкие подруги, даже родители. Даже сам Сай – я была так уверена в этом!
Над дверью лавочки, в которой Сай купил кагор, горел уже знакомый фонарик; впрочем, по всей набережной стёкла фонарей были зелёными. И случилось мне пошутить, вспомнив колдунский луч из старого того спектакля, и Сай оценил проведённую мной параллель, но сразу заговорил о чём-то другом. Мы вспоминали – ни словом не коснулись нашей взрослой жизни, да мне и не хотелось этого, и в голову не приходило, словно и не было со мной ничего после школы, после выпускного.
(Выпускной… аттестаты… мои новые туфли… вино под лестницей у раздевалки… но ночь? я совсем не помню ночь выпускного…)
– Сай? А на выпускном… Мы ещё до полуночи ведь в порт приехали? Сай?