Квинтовый круг

Насмотревшись – и ничего не дождавшись – я покупаю пачку «Винстона», захожу во двор, сажусь на лавочку и курю одну за одной, уговаривая себя, что вот эта – последняя. Мне нужно бросать курить, и я не курю весь день – только вечером, на этой лавочке.

Шершавый парапет под правым локтем каменный, холодный он почти всегда, он так надоел мне.

Возможно, я бы сумела убедить себя, что никакого корабля не было, – просто моя психика не выдержала десятилетних страданий.

Улыбка Кречета, его голос, стены рубки, стены колодца, конфеты получают только послушные девочки, верно?

Глюки.

Выдумка, мистическая история, возникшая в больной голове. Или просто яркий сон, занявший не больше мгновения моей жизни.

Корабль, развернувший тёмные паруса, и паруса закрыли собой его личину, странный город с зелёными фонарями на набережной, личина корабля.

Царапина на щеке (от осколка зеркала, вне сомнений) и промокшая одежда – ничего не доказывают, нет, не доказывают…. любой психиатр скажет мне это, и я обязательно сходила бы к психиатру, если бы не одно обстоятельство, которое объяснить нельзя ничем.

Я беременна. У меня почти год не было мужчины, но я беременна, и значит, это ребёнок Сая.

Я никому никогда не смогу сказать чей это ребенок, потому что считается, что Сай уже десять лет лежит под гранитной плитой на городском кладбище. Но что я скажу своему сыну? Сыну, зачатому на мокрых камнях другого мира, – а мне почему-то кажется, что этого не могло случиться на корабле. Только там, у подножия залитой дождем башни, где под спиной был скомканный свитер… Я люблю твоего отца у подножий всех башен мира, на всех камнях мира, во всех мирах, и он не сможет умереть без меня…

Возьми, сказал Кречет, не опускается мгла, я разочарован. Сай не сможет умереть без меня – но я хочу знать, где он. Я хочу быть уверенной в том, что он не вернулся на корабль. Куда угодно – только не на корабль.

Корабль, на котором остались пираты в белых рубашках, маги с мерцающими глазами, мои давно утонувшие одноклассники.

На этот раз я не знаю, что лежит в сумке, собранной Саем в дорогу. Конечно, он взял с собой карту с жирной линией маршрута до ближайшего маяка. Стратег и тактик, он должен был подумать об этом.

Вести упряжку – дело мужчины, но попутчик может оказаться кстати. Ведь одному тяжело на тропе.

Берег…

Берег порос низким кустарником, и в кустарнике валялся растрескавшийся старый бочонок. Сай долго сидел, привалившись к бочонку спиной и жмурясь от солнца, стоявшего почти в зените. Он очень устал, потому что день выдался непривычно тяжёлый – он занимался греблей, он занимался любовью, его трясло от восторга и от страха, что надежды не сбудутся, а потом, когда надежды сбылись ровно наполовину, он бегал по пустому берегу и кричал, и ясно было, что беготня и крики совершенно бессмысленны, но он продолжал – пока не охрип и не выдохся окончательно.

Но, впрочем, здесь было солнце, которого он не видел десять лет, и голубая вода, и голубое безоблачное небо, и он сидел на земле, которая не качалась, и осторожно вытаскивал из саднивших щёк крохотные блестящие осколки.

Один.

Но во всех мирах есть маяки, конечно, маяки должны быть в каждом мире, и он встал и зашагал прочь от воды, и совсем скоро он увидел перед собой колодец. Колодец был очень кстати, потому что Саю давно хотелось пить, и выглядел колодец вполне прилично, а на краю его стояло привязанное к цепи ведро.

На колодезном журавле болтался подвешенный на тонкой верёвочке ключ – от какого-нибудь амбарного замка или старинного сундука – очень большой ключ.

Сай остановился.

Берег, поросший вереском, на берегу – бочонок, а дальше – колодец, на журавле которого висит ключ… а бочонок, конечно, из-под рома, но это у пиратов – ром, а у нас будет эль… Элька… Элька…

Он набрал воды (прозрачной и вкусной), смыл с лица запёкшуюся кровь и отвязал ключ. Ключ был неожиданно лёгким.

Волгоград, декабрь 2002 – август 2003

Юрий Астров

Чужая сила

Брату моему с благодарностью за неоценимую помощь в подборе материала и за стихи

Глава первая

Этот плащ определенно знал лучшие времена, а также видал виды.

Сшитый из рытого бархата темно-малинового цвета, судя по всему, не был парадным. Следы старой грязи или крови, потертости, а то и дырки свидетельствовали о том, что плащ надевали часто и отнюдь не на официальные приемы.

Впрочем, надевали его давно. Очень давно. Плащ не видел улицы лет двести с хвостиком, пожалуй. Если, конечно, его не надевал отец. За это время мода на нечто подобное вновь пришла, и именно сейчас в этом плаще можно было бы появиться на людях. Но Семен Орестович, конечно, никогда бы на это не решился. Впервые он наткнулся на плащ в детстве. На чердаке старого дома было много барахла.

Там, увязанные в стопки бельевыми веревками, лежали книги и журналы. Семен просмотрел их почти все. Шеллеры-Михайловы, Боборыкины и Лейкины мало заинтересовали его. А вот журналы – дело другое. Они открыли ему мир, давно канувший в небытие.