Квинтовый круг

Надо заметить, что детство нашего героя пришлось как раз на те времена, когда, по меткому замечанию писателя Битова, в фильмах стало можно распахивать окна. То ли когда больной, герой киноленты, после долгих страданий становится на ноги, то ли когда завод, наконец, запускает автоматическую линию, созданную по проекту сценариста. Вот это распахнутое окно и повлияло на характер Сени.

В доме Сени, чтобы открыть окна, следовало выставить первые рамы. А все-таки открыв створки окон, ты ничего кроме кладбища не видел.

Семен далеко не сразу оценил остроумие героини романа Ремарка, бравшей с постояльцев за номер с видом на кладбище на марку дороже. Немецкие кладбища, видимо, заслуживают такой наценки. А вот русские… Тем более те, что находились под боком у Семена…

Это было кладбище для бедных. Здесь хоронили безродных, здесь на целой трети территории двадцать лет не копали могил: на глубине не больше полуметра лежали скелеты военнопленных итальянцев, которые в 1943-м вымерли от голода и холода всем лагерем. Не надо, однако, преувеличивать влияние этой картины на неокрепшую психику ребенка (тем более, что ребятишек на Кладбищенской было изрядное количество, и рождались все новые). Картина была не очень траурной, а главное – привычной.

Сеня понял только одно: распахивать окна весной нужно, но не в Куличе. И в семнадцать лет покинул дом. Надолго. Почти на тридцать лет. Но он-то думал тогда, что навсегда…

Все эти тридцать лет он почти не бывал на родине. Он открывал свои окна в областных центрах и столицах, сменив их порядочно, – но всегда эти окна в конце концов открывались на кладбище. Пусть иной раз и на такое, что можно было даже марку доплатить – не жалко за такой вид; тем не менее убежать от кладбища так и не удалось. И весны были разные, иногда очень обещающие – особенно последняя, – но все всегда заканчивалось привычным видом: могильные холмики, плиты, памятники, кипарисы, кусты сирени, отрытые могилы, готовые к приему очередного новосела.

Последние годы перед его возвращением с обломков второй семьи на родное пепелище дом стоял заколоченным. Но не разграбленным. Его сторожили соседи, за что по договоренности с наследником (таковым Семен Орестович и являлся) использовали в целях собственного пропитания земельный участок, попросту – огород. Так что Семену оставалось лишь, проветрив часть помещения и наглухо заперев другую, открыть заглушку, наполнить отопительную систему водой и затопить газовый котел. Сразу стало можно жить.

Немолодой, одинокий рантье с пестрой биографией, двумя высшими образованиями, двумя изданными, но давно забытыми книжками и неудавшейся жизнью… Впрочем, Семен от подобных мыслей, иногда все же закрадывающихся в голову, отмахивался.

Начинать жизнь заново было нетрудно. Но – зачем? Пока Семен Орестович предпочитал одиночество, тем более что соседи ему не докучали, – на Кладбищенской знакомых почти не осталось. Да и в городке – тоже. Кто умер, кто уехал.

Изредка он приводил женщин. Иногда стучал по клавишам ноутбука, а потом отсылал рассказы и статьи в безгонорарные журналы. Порой листал книги, изданные в основном в 50—60-е годы, – из отцовской библиотеки. Орест Янович не испытал отцовского влияния из-за безвременной смерти отца, прапорщика военного времени, а потом учителя, которого извечный бич русской интеллигенции – вина перед народом – хлестал едва ли не до боли; он и сына назвал Семеном по этой причине. Несмотря на некоторый – по куличевским меркам – аристократизм, батя был интеллигентом лишь в первом поколении, это повлияло и на его литературные вкусы: до смерти – достаточно безвременной – он с подозрением относился не только к Толстому и Достоевскому, но даже к Чехову, зато Сетон-Томпсона и Паустовского считал великими писателями. Таковые и были в его библиотеке. Семен читал их, а новых не покупал – зачем?

В середине весны он вскопал огород и посадил картошку. А потом, вспомнив вдруг о связках журналов и книг, нашел на задах лестницу (дробыну по-местному) и полез на чердак.

Лампочка не горела. Едва различая при тусклом свете из открытой чердачной дверцы очертания предметов, Семен пошел вперед, туда, где должны были лежать книги. Но совершенно неожиданно и весьма чувствительно ударился коленной чашечкой о большущий сундук. Сев на него, он стал растирать больное место – и тут его осенило.

Открыть сундук, выбросить из него ворох старой одежды не составило труда и заняло пару минут. Необычно взволнованный, Семен быстро докопался до дна.

Замшевый сверток был на прежнем месте.

Семен спустился вниз со свертком под мышкой, свалил лестницу набок и пошел в дом.