Квинтовый круг

Впереди расположились человек шесть – одна компания. У всех модная и разнообразная одежда, все молоды, кроме одного – очень сутулого, но симпатичного плотного мужчины (он у них, видать, за главного) – все рослые, мускулистые, загорелые. И по тому, как они вели себя: сдержанно, сосредоточенно, я понял интуитивно, что дело у них серьезное.

Мысли мои перескочили с сиюминутного на сон, увиденный в гостинице: ночь, костер на песке, Вита, темная фигура Гнутого – достаточно небольшой детали, штриха, присутствия рядом сутулого человека, чтобы вспомнить совсем не относящееся к данной ситуации.

Снова вышла стюардесса с подносом в руках, на котором стояли широкие пластмассовые стаканчики. Она шла по проходу, наклоняя поднос то в ту, то в другую сторону. Когда дошла очередь до меня, я отказался, хотя во рту пересохло. Бессознательно (почти по Фрейду) я этим хотел показать ей, что все нормально, обеспокоенности нет, даже если при посадке дают пепси-колу, и что мне совсем не хочется утруждать такую симпатичную женщину, которой придется наливать лишнюю порцию.

Вынужденная посадка – это факт. И эти затянувшиеся круги над корпусами тракторного завода, над убедительной и четкой геометрией плотины, будто ремнем перетянувшей талию большой реки, над фонтанами света, бьющими с зеркал озер поймы, над пропастями в облаках – все это лишь прелюдия к тому, что произойдет с нами, когда в баках выгорит топливо до безопасного минимума и капитан корабля с таким запоминающимся лицом решит с наземной службой, куда и как нам садиться.

И вот этот момент настал.

Из пилотской кабины вышли члены экипажа и стюардесса. Первый с сосредоточенным лицом и, как мне показалось, с излишней поспешностью прошел во второй салон. Наша «мисс», еще раз повторив, что нужно соблюдать спокойствие и пристегнуть ремни, села впереди в свободное кресло.

Траектория нашего полета изменилась, и поначалу мне она казалась непонятной: самолет делал большой полукруг над зарослями и водоемами поймы, совершал разворот над водохранилищем и от плотины напрямик летел до Голодного острова, а затем в крутом вираже, кренясь на левое крыло, уходил в пойму.

Сколько мне приходилось читать и слышать о вынужденных посадках – они в основном совершались в аэропортах, где наготове уже стояла вся техника: от пожарных машин до карет скорой помощи. Были случаи посадки с убранными шасси на вспаханные поля, на заснеженные равнинные участки, на автострады. Один раз мне попалась в какой-то газете заметка о вынужденной посадке на воду. Какой из этих вариантов, исключая заснеженное поле, выбрала наша команда?

Посадка в аэропорту, по всей видимости, отпадала, иначе бы мы не изменили траектории полета и не стали кружить в пятнадцати километрах от него. Вспаханное поле? Но в пойме небольшие, хотя и многочисленные овощные плантации, перерезанные оросительными каналами и окаймленные рядами тополей, – никак не годились для этой цели.

Остается посадка на воду. Но тогда почему мы раз за разом делаем заход от плотины по направлению к Голодному острову, то есть как бы примериваясь к самому оживленному участку реки: набережная, пляжи, лодочные станции, а не кружим над зеркалом водохранилища по ту сторону ГЭС? Очевидно, что за те пятьдесят минут, пока мы сбрасывали топливо, быстрее все можно было организовать именно на этом участке: поднять по тревоге службы рыбнадзора, спасателей, речников. А пологая песчаная коса Голодного острова играла не последнюю роль в расчетах нашего капитана.

Последний заход. Затяжное ощущение невесомости. Мелькает плотина, белая облицовка правого берега, высоковольтная линия, осветительные прожекторы центрального стадиона. Ниже, ниже…

Сквозь иллюминатор я увидел на реке довольно много моторных лодок (но это были, как оказалось, катера рыбнадзора и спасательной службы, которые блокировали прибрежные зоны с обеих сторон, не пропуская любительский флот на середину реки). Хорошо были видны многочисленные отдыхающие на пляжах левого берега, и мне показалось (а так и было), что все они стоят и смотрят в нашу сторону.

Шлепок по воде оказался не таким уж сильным, как я ожидал, очевидно, звук его был приглушен теплоизоляцией фюзеляжа, а скорее всего, – профессионально выполненной посадкой, но этот будничный всплеск снял напряжение, высветив в коре моего головного мозга участок, в котором был закодирован образ «звонкого днища» из Багрицкого.

– Что это? Что?! – подскочила моя соседка и уставилась на залитый водою иллюминатор, в центре которого прилипла карта – бубновая дама, прожженная сигаретой.

Я не успел ответить, потому что от шлепка до скрежета металла о песок прошло не более пяти секунд, и сразу же из динамиков раздался голос командира корабля.

– Товарищи пассажиры! Все в порядке! Все позади! Соблюдайте спокойствие, прошу вас! Извините за вынужденную задержку. Всем оставаться на местах! Отстегнуть ремни!