La Cumparsita… В ритме танго

— Ну знаешь ли, — улыбаюсь, — тебе четырнадцать — вот только два дня назад стремительно разменял. Хоть ты и выглядишь на все шестнадцать, юноша, но паспортные данные обмануть нельзя. Есть правила, сын, которым необходимо следовать и подчиняться. Еще два года — пересядешь на нечто ультрасовременное, если в своем запале не перегоришь. Желание огромное?

— Вот такое! — садится ровно в кресле и растягивает по сторонам свои тонкие руки.

— Ну и все. Наберись терпения… — прикуриваю сигарету, откидываю зажигалку и сам с собой смеюсь.

Я бы с удовольствием к высказанному пожеланию добавил «терпение, малыш-мой мальчик, все получится»! Однако, глядя на очень взрослого сынишку, сидящего в соседнем пассажирском кресле, я понимаю, что таким тщедушным, где-то даже жалким, определением для почти мужчины, вероятно, разозлю его.

Да уж, время быстро пролетело, повторять не устаю. Кирилл — мужчина!

— А как у тебя с девочками?

— Не интересуют, — быстро отрезает.

Вот как!

— Совсем? — ухмыляюсь.

— Пап, сменим тему.

— Что я такого спросил? — изумляюсь, выпуская носом дымом.

— Не ин-те-ре-су-ют, — повторяет по слогам то, что раньше произнес. — Еще вопросы?

Надо бы подумать. Пока переварю то, что успел до щекотливого момента вытянуть из сына. Поджимаю губы и про себя, где-то в голове, мычу:

«В школе все хорошо, друзья в наличии, успехи в спорте, финансово успешный отчим, отец выходного дня или под настроение его матери, машина не по размеру и… Видимо, разбитое какой-то стервой сердце?».

— Хм! — стряхиваю пепел. — Предлагай тогда, о чем мы можем безболезненно с тобой поговорить.

— А как у тебя дела?

Какой хитрый мальчик! Стягивает внимание и переводит стрелки на меня.

— Нормально, как всегда.

— Ага, понятно, — ерзает в кресле, дергая свой ремень.

— Это что еще означает? — поглядываю на своего мелкого соседа.

— Не хочешь о себе говорить, зато все выпытываешь о моей жизни.

Еще разок затягиваюсь табачным ядом, прищуриваю глаз и вытаскиваю сигарету изо рта. Видимо, это тот самый нехороший возраст, и я все больше становлюсь похожим на своего отца, который достает вопросами о моей никак не устраивающейся личной и профессиональной жизни. Радует одно, что мать в лобовую с бестактными предложениями не идет. Уверен, что отец ей все докладывает после того, как пыточными мероприятиями с неотъемлемым скандалом разговорит меня.

На этом наш разговор с Кириллом на сейчас окончен?

— Пятнадцать ноль ноль, три дня? Сегодня? — на всякий случай уточняю, отстреливая сигарету за окно.

— Да. Может быть немного позже. Как пойдет, — сын внимательно следит за тем, как я аккуратно подъезжаю к посадочному тротуару, а затем мягко притормаживаю возле высокого гранитного бордюра.

— Сегодня я буду болеть за тебя, — глушу мотор, снимаю искусственную руку с управления, пальцами второй растираю бровь.

— Спасибо, — отстегивает свой ремень и с распахнутыми руками для объятий лезет ко мне на шею. — Я хочу, чтобы ты жил с нами, папа, — внезапно шепчет в ухо. — Ты не мог бы вернуться к маме или забрать меня к себе?

Замираю и не знаю, что мне следует на это все сказать. Так, что ли, плохо? Он от меня скрывает что-то или это и есть тот детский возраст и юношеский напор, который зачастую не знает слова «НЕТ», с которым, если откровенно, не каждый взрослый человек согласие найдет.

— Кирилл, — одной рукой несмело, очень неуверенно, проглаживаю его спину, — сын…

— Мне не плохо, ты не подумай. Но я люблю тебя, пап.

— А как же мама? — шепчу в волосы мальчишке.

— И маму люблю. Почему вы не можете попробовать еще раз? — всхлипывает, потираясь своей макушкой о мою щеку. — Ты ведь любишь маму?

— Кирилл, — шиплю. — тебе пора. Опоздаешь на урок.

— Любишь? Ответь, пожалуйста, — отстраняется, вытирая влажные глаза, рассматривает меня.

Нет! Нет! Больше нет! Сейчас люблю исключительно тебя и больше никого!

— Иди-иди, — осторожно отталкиваю от себя, касаюсь пальцами влажной щечки. — Встретимся на твоем заезде. Не расстраивайся, дружок…

— Ага, — открывает дверь, закидывает на плечо школьный рюкзак и руками закрывает раскрасневшееся от накатившего лицо. — Пап, не забудь, пожалуйста…

— Не забуду!

Как такое можно забыть?

После визита в школу сына быстрым ходом направляюсь на свою работу. До трех часов надо бы еще дожить, к тому же элегантно отпроситься с нынешнего места «службы», чтобы здесь не посчитали мой уход раньше установленного времени жалким и постыдным бегством от того, что абсолютно не мое. Зубоскальства и наигранности не признаю и не догоняю — видимо, срамной дефект внутриутробного развития, но человеческую ложь, позерство и актерство, которыми чересчур грешат отдельные лицедеи развлекательного центра, абсолютно не стесняясь, на дух не переношу.