Лабиринт

Но со дна погреба больше не доносилось ни вопля, ни плача. Женщина теперь молчала и, дрожа всем телом, прижималась к земляной стене, словно хотела врасти в нее, чтобы спастись от надвигавшейся на нее опасности. Как ни хотел Сагами добраться до женщины, он этого сделать не мог. Тогда он поднялся и осветил фонариком земляной пол. Его ноги в больших, не по размеру, солдатских башмаках топтались в кругу света, падавшего от фонаря, прощупывая землю вокруг отверстия. Как могла женщина забраться в погреб? Ведь не могла же она пролезть через эту дыру! Наверняка где-то был другой ход. Около одной стены Сагами почувствовал запах свежей земли, и она оказалась рыхлой. Вне себя от радости он приказал:

— Эй, Канно, принеси-ка лопату!

— Слушаюсь!

— Постой, постой! Я сам схожу. Огивара, за мной! А ты, Канно, стой здесь, будешь караулить.

— Слушаюсь!

Огивара и Сагами побежали за лопатами, а Сёдзо вынужден был подчиниться. Женщина в погребе, вероятно, была дочерью старухи и осталась в деревне из-за слепой матери. Спряталась она в яме, когда мужчины еще не ушли из деревни. Так предполагал Сёдзо. Ему было жаль, что Сагами отменил свое первое приказание. Тогда можно было бы просто улизнуть. Пусть бы он за это получил взыскание, ведь гораздо страшнее было то, что предстояло ему увидеть здесь, когда принесут лопаты.

Старуха поднялась с земли и, шатаясь, подошла к Сёдзо, который, как часовой, торчал у отдушины. Незрячие глаза ее, казалось, видели все очень ясно. Старуха знала, что сброшенный с отдушины камень находится в двух-трех шагах от нее. Обхватив его сухими, тоненькими, как птичьи лапки, руками, она положила его на отверстие точно так же, как он лежал раньше, и, сев на него, застыла в прежней позе. Ища камень, она передвигалась ползком. Но так же, как гусеница ползет по листьям и веточкам дерева быстрее, чем это кажется, старуха проделала все это меньше чем за пять минут. Казалось, этим изможденным дряхлым существом двигала какая-то таинственная сила.

Сёдзо не отрывал глаз от старухи. Когда она, словно двойной крышкой, закрыла камнем и собой отверстие погреба, она оказалась в двух шагах от него. Старуха сидела так же неподвижно, в том же каменном молчании, как и в ту минуту, когда три солдата ворвались в ее дом. Однако сейчас старуха почему-то казалась еще более величественной. Может быть, от родной земли получила она эту силу, владевшую ею? Но что же это был а за сила? Слабый свет падал на нее из маленького оконца соседней комнатушки, Сёдзо смотрел на старуху и чувствовал в этом маленьком черном иссохшем комочке великий гнев народный и сопротивление, какого он еще нйгде в Китае не встречал. Ему казалось, что слепые глаза старой женщины вдруг прозрели и, сверкая ненавистью, следят за ним.

Повинуясь безотчетному порыву, он бросился вон из фанзы. Его выгнал из этого дома и страх и внезапно созревшее решение—бежать от этой гнусности, даже если его ждет взыскание.

Огивара, по-видимому, тоже улизнул. С лопатой в руках возвратился один Сагами. Не прошло и пятнадцати минут, как послышалась команда: «Становись! Сбор! Сбор!»

Солдаты, перекликаясь, выбегали на дорогу из всех закоулков, их голоса и быстрые шаги заставили Сагами отказаться от своей добычи, притаившейся в погребе, хотя он уже начал раскапывать землю. Досада и гнев еще более распалили его дикую похоть. Не имея возможности наброситься на женщину, он дал еще более ужасный выход своим страстям. Выхватив висевшую на поясе ручную гранату, он бросил ее в погреб.

Сагами предстал перед военным трибуналом в Пекине. Старые его сослуживцы знали, что после расквартирования в К. он однажды уже сидел под арестом на гауптвахте за насилия над женщинами. Но Исода ничего не узнал о преступлении, совершенном Сагами в реквизиционном отряде. Случай этот не предали огласке, так же как и злополучное происшествие, имевшее место недели две тому назад: тогда во время учебной стрельбы снаряд разорвался в десяти метрах от орудия, весь орудийный расчет погиб, и многих ранило. В ту пору Исода находился еще в отдельном отряде, который стоял в горах в восьмидесяти километрах к северо-западу.

После обеда праздничное настроение возросло. Необходимое количество фуража было уже собрано. Часа через два отряд должен был быть готовым двинуться в обратный путь, и теперь солдаты с особым рвением принялись искать то, что нужно было им самим. Искал ли Исода картофель, по которому истосковался, Сёдзо не знал. Вспоминая с ужасом и отвращением то, что случилось в фанзе старухи, он не хотел помогать в поисках Исода. К тому же у него разболелась нога. После обеда, когда все мыли котелки у колодца, Сёдзо не свойственным ему властным тоном сказал Исода:

— Засыпанный на хранение картофель держится только зиму, а сейчас сколько ни ищи, его все равно не осталось. Так что ты это дело брось!