Лабиринты свободы

Напряжённость чувствовалась и в армии. Оставшись без идеи борьбы за независимость и без участия в активных военных действиях, некоторые генералы стали задумываться о своём будущем. Правда, уже не в качестве военных, а в качестве лидеров партий и движений, которые могли бы их привести к власти. Особенно часто среди офицеров обсуждалась личность Вашингтона как самого авторитетного человека в Соединённых Штатах. А ведь он, если бы пожелал, смог бы повести за собой и армию, и всех тех, кто захотел бы видеть его во главе нового государства. Вопрос был только в том, кем он мог бы стать в таком случае: демократически избранным главой конфедеративной республики, военным диктатором или новым монархом?

XV

 который раз Костюшко с Томашем проделывали один и тот же путь от своего форта до Филадельфии. Всю дорогу они ехали молча, общаясь друг с другом только по необходимости, но Томаш уже привык к такому поведению генерала. С тех пор, когда Мадлен вдруг покинула форт и ушла в неизвестном направлении, Костюшко всё время посвящал себя службе, отправляясь рано утром из дому и возвращаясь поздно вечером. По вечерам, часами просиживая в своей комнате, он молча смотрел, как тает горящая свеча, или читал какую-нибудь книгу, которую доставал для него и подсовывал Томаш. И это при том, что книги в гарнизоне были редкостью и хранились в основном только у офицеров.

Наконец, на закате дня Костюшко с Томашем прибыли в город и остановились в новой небольшой, но аккуратной гостинице. Покрытый дорожной пылью, Костюшко не хотел ехать сразу в дом к Вашингтону, хотя ранее главнокомандующий предлагал ему и его ординарцу ночлег. Костюшко прибыл в Филадельфию к другу, чтобы встретиться с ним и принять окончательное решение, над которым он размышлял в последнее время.

Война между колониями и метрополией закончилась, Мадлен исчезла из его жизни, судя по всему, навсегда, а Костюшко всё чаще задавал себе вопрос: «А что же дальше?». Карьера политика его не интересовала, а в армии он стал тем, кем хотел когда-то стать. Правда, он продолжал заниматься своим делом, курируя строительство цитаделей и других оборонительных укреплений на новых границах Соединённых Штатов, но такая служба ему не приносила радости и удовлетворения, как это было раньше.

У него было генеральское жалованье и участок земли в штате Огайо, который ему выделил в собственность Конгресс за его заслуги, но жизнь фермера и землевладельца его уже не прельщала. «Что делать и как жить дальше?» — задавал себе вопрос Костюшко всё чаще и чаще и не находил на него ответа.

После переживаний, связанных с исчезновением Мадлен, он стал замкнутым и неразговорчивым. Если до этого случая Костюшко его подчинённые считали строгим, но справедливым командиром, то теперь его строгость в выполнении его приказаний проявлялась настолько, что между собой офицеры и солдаты иногда поругивали генерала. Однако чувство уважения к его качествам командира и специалиста своего дела оставалось.

Томаш с Гриппи старались не тревожить Костюшко по пустякам и пытались в чём-нибудь угодить ему, поднять настроение, но чаще всего их попытки им не замечались либо он на них никак не реагировал. В буднях повседневной службы с раннего утра до позднего вечера Костюшко старался отвлечься от воспоминаний о Мадлен, о Людовике, о смерти, которую он видел постоянно во время этой долгой войны. А в короткие часы забытья в его снах всё чаще стали появляться картины детства, стала сниться мать, и Костюшко воспринял свои сновидения как знак свыше.

Однажды во время очередной инспекции, которую генерал Костюшко проводил в одном из гарнизонов в Северной Каролине, он встретил молодого волонтёра-поляка, который год назад приплыл в Америку в поисках лучшей жизни. Однако не найдя себе пристанища на огромных территориях Нового Света, он решил записаться добровольцем в армию и успел уже поучаствовать в войне с индейцами. Случайно узнав в молодом белобрысом солдате своего земляка, Костюшко, к удивлению многих офицеров, целый час беседовал с ним, выспрашивая о далёкой родине. Вскоре Костюшко закончил проверку и оставил этот гарнизон, но разговор с солдатом он ещё часто вспоминал, как будто встретился с родным человеком, которого не видел долгие годы.

Может, именно с этого момента у Костюшко закралась мысль о возвращении домой, на родину. Однако он прекрасно понимал, что там его не будут встречать как генерала, а, вероятнее всего, ему придётся добиваться места в армии Речи Посполитой, как это было до его побега. Но он же всё-таки генерал, хотя и американской армии! И у него на родине, наверно, ещё остались друзья.