Ландшафт сейчас и после войны - Colta specials

Сразу оговорюсь, что совсем не уверена, что у меня есть право участвовать в каком-то «русском диалоге» — о жизни и культуре во время войны. Я тридцать с лишним лет живу в Израиле, мой контакт с российской реальностью в основном интернетный, профессиональный и книжный, и я не выражаю позицию свежего эмигранта, покинувшего Россию в связи с событиями. Поэтому я могу предложить только несколько соображений внешнего наблюдателя, не более того. Во внешнем взгляде неизбежно будут элементы остранения — но только этим он и может быть полезен. Разговор между «своими», как бы ни различались его участники и где бы они ни находились, всегда стоит на одних и тех же опорных точках.

Диалоги находящихся в России коллег

 произвели на меня эмоционально тяжелое впечатление: оно соткано из сочувствия, с одной стороны, из неприятия — с другой, из попыток представить себя на этом месте и, напротив, попыток понять себя на своем месте. Война в Украине в этой беседе как бы и происходит, и не происходит. Ее реальность и трагичность почти нигде не обозначена (как «прямое включение» реальности для меня прозвучал только жесткий рассказ Елены Ковальской о культурной ситуации украинки в Москве). Что у себя дома что-то не в порядке, конечно, понимают все. Говоря про ситуацию «это наша мама ∗бнулась», Александр Иванов выражает готовность идти с ∗бнутой до конца: тут он — пусть на сленге и, возможно, бессознательно — апеллирует к военно-мобилизационному мифу Родины-матери. Мое представление о государстве как инструменте, подлежащем починке и изменению, совершенно противоположно таким метафорам, смысл которых не может изменить для меня даже ирония. Но, пожалуй, больше слов меня впечатлило ощущение времени. Может быть, потому что мне пришлось сейчас прочесть Делеза, я особенно чувствую, что время — это не внешний фактор, а что-то глубоко сущностное в человеке, в каком-то смысле само его «я». Разговор о том, что время завершилось, надо уйти на глубину и заняться теологией или мистикой, растягивать время беседы, как на Востоке, на меня действует плохо (он, конечно, может быть просто болтовней, какую я много слышала в юности на московских кухнях, но все изменилось, и теперь это прочитывается как «ситуация заложника»). Этих отношений со временем там реально много. Одни предлагают слиться с природным круговым циклом времен года. У кого-то (Надя Плунгян) «остановленное время» выражается в нежелании видеть его новое качество и в стремлении продолжать то, что было «до», делать свои довоенные проекты, что бы ни случилось. В этом понимании оно случилось «для других». Я очень люблю и ценю Надины книги и желаю ей, чтобы она их написала больше, и вообще чтобы у всех все получилось, и чтобы все себя сохранили в сложившейся ситуации. Но что она делает с людьми?

Разумеется, высказывания этой группы не репрезентируют проживание времени у всех остальных. Мне, конечно, известно, что есть и такие, кто до полной гибели всерьез включен в сегодняшний день, в происходящее, протестует против него и не боится последствий. Есть люди старшего поколения, как бы вспомнившие времена своих родителей, советское подполье, которые видят свою миссию в том, чтобы «хранить огонь», когда-то переданный им, — эта миссия не умрет. И те и другие установили живые отношения со своим временем.

Не то в разговоре на Ленивке. Как это лучше определить? Это не замороженность «меншикова-в-березове» (скажем, круга Кузмина в Ленинграде 1920-х — 1930-х). Не то что власть напала на художников и поэтов, которые ушли со своей верой в скит. Как совершенно точно сказала Ковальская: делом, которым они занимались, нельзя жить в одиночестве, в стороне от публики, и это касается не только театра. Как я понимаю, участники «встреч» (большинство которых связаны с Кольтой), каждый своей работой, своим проектом, вместе были участниками «большого» проекта — построить лучшее общество, начав с верхнего слоя общественного сознания — культуры. Просветительские журналы и сайты, книгоиздательство и книготорговля, театры, современное искусство и кураторская деятельность, сетевые издания, подкасты значительно преуспели в том, чтобы создать слой информированного культурного потребителя, принести в Россию самые прогрессивные культурные и художественные практики. Этот проект на нынешней стадии закрылся. Усилия, конечно же, не пропадут зря, они уже принесли и еще принесут свои плоды на следующем витке исторической спирали. Но пока что социальной инженерией занялись другие люди и совсем с противоположной целью. Единственная надежда на то, что они скопируют ошибки проекта, не унаследовав его достоинств, и потерпят крах.