У меня (если вы невольно подумали об этом) нет желания никого «поучать из безопасного Тель-Авива», просто трудно ожидать от меня, чтобы я чувствовала так, как чувствуют в Москве. Я действительно не знаю, «как правильно», и — как уж могу — вижу свои собственные искажения. Конечно, и мой «фокус» был смещен. Сегодня мне не кажется особенно уж ценным, что незадолго до войны я «все бросила» и писала критические статьи о тех тенденциях в российской истории искусства и музейной практике, которые, на мой взгляд, были связаны с «плохой» культурной политикой, смыкающейся с курсом на возрождение советского сентимента и ресентимента. Я поняла наконец на собственном опыте давнюю правоту Адорно (от которой я раньше отворачивалась), который считал, что критика культуры — часть этой самой культуры. И да, я внимательно следила за происходящим, более того, была среди немногих, кто не сомневался, что Путин идет на большую войну. Но я была включена в это именно «как все», то есть «как обыватель». Интеллектуально для меня главная опасность массового насилия оставалась где-то в прошлом, во временах Гитлера и Сталина.
Поразительно, что предупреждение опять же было у меня перед самыми глазами, но до самой войны я воспринимала его смутно. Михаил Гробман, художник, о котором я написала книгу, в 2009–2011 годах внезапно сделал большую серию работ — «Катынь», «На войну», «Хоронить будем? Или?» и им подобные. Они про то, что уже было внутри, но прорвалось наружу позже. Конечно, никакой художник не «опережает свое время», это глупости. Тот, кто, как нам кажется, обладает такой способностью, — это интеллектуал, умеющий по-беньяминовски актуализировать прошлое и через него реконструировать всю перспективу. Такому пониманию времени в текущей через нас политической ситуации я призываю всех следовать — вне зависимости от того, где вы живете. По моему ощущению, в этой текущей истории мы, люди, даже вооруженные информацией и инсайдами, — слепые, но с шансом на временное частичное прозрение, который надо стараться не пропустить.
Достоевский, Кундера и ответственность русской культуры
ИЛЬЯ КУКУЛИН — О НЕОБХОДИМОСТИ ПОНИМАТЬ
текст:
Илья Кукулин
Дорогие читатели Кольты, как вы знаете, мы пока не работаем в постоянном режиме и печатаем только специальные проекты. Но дискуссии последних дней и месяцев заставляют нас сделать исключение — и сегодня мы публикуем статью Ильи Кукулина, которая кажется нам необходимой репликой в разговоре о роли, которую играет русская культура в сегодняшней агрессивной войне.
С начала второй фазы российской агрессии против Украины — то есть с 24 февраля 2022 года — в прессе и социальных медиа разных стран идут яростные споры о том, насколько в произошедшем виновна русская культура. Не советская, а именно русская классическая, начиная самое позднее с XIX века. Обвинители говорят, например, что вся русская культура или ее ведущие деятели неизменно заражены духом империализма и подавления других стран и культур. Возражения против этой позиции можно разделить на несколько групп. Некоторые из оппонентов говорят, что не нужно перекладывать на писателей-классиков проблемы нынешнего дня, другие — что целая культура не может быть ответственна за агрессию, пусть даже и поддержанную политическими элитами и значительной частью общества, третьи — что российские офицеры, направляющие ракеты на мирные города, или солдаты, мародерствующие в захваченных деревнях, вряд ли сформированы какими бы то ни было книгами, поэтому вопрос об ответственности культуры вообще нерелевантен. Некоторые из тех, кто оспаривает идею «единой» русской культуры, считают, что авторы, пишущие о такой «целостности», невольно подыгрывают нынешней кремлевской пропаганде: она тоже утверждает, что вся русская культура основана на «коде» и неизменных «ценностях», которые ныне, дескать, заботливо поддерживаются государством — с помощью бомбардировок соседней страны и арестов всех несогласных.