Ландскнехт шагает к океану

— Я его сшибаю, если что, — шепнул Михель, дабы все не вздумали выцеливать только одного, а рассредоточили внимание, спешив как можно больше врагов.

— Мне вон того щёголя с петушиным пером, на тарелочке, — первым, как обычно, сориентировался Макс и, как обычно, сделал это с прибауточками.

— Мой — тот молоденький. Явно зажился на этом свете, — определился Ганс.

— За что люблю этих парней — даже подыхать будут с улыбками и шуточками. — Состояние крайней угрозы отчего-то умильно подействовало на Михеля.

— Мой — вон тот, с большим жирным пятном на колете, — Маркус был неравнодушен к тем, кто что-то поел, да без него.

Сдержанно хмыкнул Макс, и Михель догадался, что Макса так и распирает сказать что-нибудь вроде:

— Это он твой кусок ветчины здесь глодал лет десяток назад и вернулся догрызать.

Но Макс, несмотря на всю свою бесшабашность, всё ж таки привык исполнять приказы, посему промолчал.

«Надо будет у него потом поинтересоваться, правильно ли я угадал», — как о чём-то само собой разумеющемся, подумал Михель.

— Я беру вон того, к кирасе от самого Эффенгадбера[126], — разнообразные ценности прошли через руки вора и ландскнехта Гийома — поневоле стал разбираться. — Чтоб не испытывать крепость старой стали да не повредить ненароком золотое откаливание, я ему рыло разнесу. Но и кираса тогда моя добыча.

— Ещё один заговорённый. Почему люди так не желают верить в собственную смерть. Да ещё на войне. — Михель определённо не мог сосредоточиться на предстоящей стычке.

— А я того подонка, что кутается в рясу с чужого плеча. Явно обитель разграбил либо храм осквернил, святотатец. — Пожалуй, только у Гюнтера в голосе проскользнула ненависть к тому, кого он собирался подстрелить.

— Ну что, господа мушкетёры? Все ли цели разобрали? — чужой капитан явственно видел их шевелящиеся губы. Догадаться, о чём могут переговариваться в этот момент, было несложно. — Однако спускать курки погодите. Давайте разберёмся, может, и миром разойдёмся. Или мало кровушки пролили, служивые? — неожиданно ввернул он. — Чьи будете? Что-то кушаков не наблюдаю[127]?

— Вы в фаворе, вам и карты раскрывать, — голос Гюнтера звучал более хрипло, чем обычно.

— Мы-то баннеровские[128]. А вы, господа, надо полагать, имперцы? — верно определив, что находится под прицелом противника, шведский капитан вёл себя на удивление уверенно, более того, дерзко-насмешливо.

В напрягшейся шестёрке давно уже никто не надеялся, что это свои, но всё же, подтверждение худших опасений подействовало ошеломляюще. Остатки 4М и 4Г тут же ощетинились мушкетами. В шведских рядах никто не шелохнулся, только лошади, тихо позвякивая сбруей, переступали копытами, наслаждаясь неожиданно представившимся отдыхом. Лишь взгляды у верховых стали такими же насмешливо-дерзкими, как и у командира. Одно слово — шведы. Интересно, а есть ли среди них действительно хоть один «фулблуде»[129].

— Михель, Гюнтер, — несмотря на все запреты, Макс не удержался. — Командуйте залп. Прикроемся дымом — и обратно. Балку на место, а там как Бог даст. Сядем в новую осаду.

«Тоже мне, стратег выискался, — недовольно хмыкнул про себя Михель. — Застоялся уже, ровно те шведские жеребчики. Лишь бы что-нибудь делать — бежать, стрелять — без разницы... А действительно, что предпринять? Послушаем шведов, ведь почему-то же они до сих пор не напали. К тому же Гюнтер у нас сегодня в умниках ходит, пусть он и соображает, а мы выполним. Стрельнуть и дурак сможет, был бы мушкет. Вот уцелеть после этого...»

— Судя по всему, милейшие противники, мы вовремя избавили вас от осады мужиков. — Офицер явно любил поболтать, и складывание витиеватых фраз не составляло для него ровно никакого труда. — Посему пока предлагаем вам добровольно без промедления встать в наши ряды и честной службой оплатить это спасение.

— А сколь платит новый «снеговик»[130]? — Макс от страха и перевозбуждения явно утратил всяческое понятие о воинской дисциплине. — Вон у Валленштейна два флорина в неделю на всём готовом.

— И когда вы лично, мой любезный друг, последний раз держали в руках те самые два флорина? Я полагаю, до ночи будете вспоминать, да так и не вспомните. У нас, конечно, меньше обещают, зато платят.

— Послушайте, почтенный капитан, — голос Гюнтера звучал спокойно, не вкрадчиво, но было в нём что-то обволакивающее. Гюнтер сделал приличествующую паузу.

— Лейтенант Мак-Грегор, увы, только лейтенант, хотя и не теряю надежд.

— Кой чёрт тебе не сиделось в Каледонских горах[131], — уныло и даже как-то обречённо вздохнул Михель. — Нет же, принесло на нашу голову. Без вас, радетелей, мы б уж давно поснимали головы местным протестантам да зажили, как у Христа за пазухой.