Ларочка

Питирим и Энгельс, окрестив на квартире Поляновского Ларису в правильную идейную веру, впустили ее в свой, до этого лишь угадывавшийся сквозь их поведение в ЦБПЗ, мир. Они таскали ее по довольно многочисленным компаниям, где собиралась «молодые капитаны» патриотизма. Это могли быть и кандидаты наук, борцы с норманнской теорией, и притесняемые в своих музеях рублевоведы, заведующие редакциями больших издательств, и обозреватели газет и агентств, кинодокументалисты только что прибывшие с Соловков или Валаамас поразительными пленками. Попадались деятельные сыновья больших людей, тех, что почти что из поднебесных слоев, дети членов большого ЦК, а то и кандидатов в члены политбюро. Они вольнодумствовали против заявленного интернационального курса, проводимого отцами, отклонялись в чисто патриотическую сторону, вплоть до написания диссертаций о «Выбранных местах». Отцы их могли и не знать имен Ивана Киреевского, Шевырева и Леонтьева, они были снисходительно понимаемы детьми в их «ролевом поведении». Тут никогда не доходило до решительного размежевания на отцов и детей. К тому же большие отцы своим отдаленным присутствием, как снежные памирские вершины придавали определенный статус интеллектуальным играм «молодых капитанов».

Это уже была, конечно, не богема, люди типа Питирима, несмотря на всю свою яркость и интеллектуальную оснастку там не правили. Там требовались немного иные качества, деловитость что ли, умение стать плечом к плечу, взять на себя какую–то будущую, еще не вполне определенную ответственность. Бережной, Энгельс, несмотря на очень высокий уровень происхождения сильно вредили своему образу каким–то излишним культурологическим трепом, поминанием к месту и не к месту Розановым, портвейном, а то и совершенно неуместным эстетством. Отказывались вместе со всеми плеваться осетриной при упоминании имени Набокова.

Да, да, и осетринка, и свининка с рынка, сборища «молодых капитанов» происходили обычно не постно, а вполне наоборот. Много выпивалось. В разговорах и песнях заходили очень даже далеко, вплоть до Лавра Корнилова, да с таким общим воодушевлением, что иной член ЦК, прибредя к столу с другого конца квартиры, только самую малость морщился, но протестовать не решался, боясь показаться ретроградом.

Лариса до страсти любила эти сборища. Ей всякий раз казалось, что вот–вот, прямо сейчас сложится какой–то решительный, окончательный комплот, и пойдет настоящее делание новой жизни. Она обычно подсаживалась к какому–нибудь самому чиновному из стариков (если дело происходило в номенклатурной квартире и хозяин снисходил до молодежного застолья), и заводила что–нибудь про фронт, да с таким жаром, как будто только что сама прибыла с последними сведениями из медсанбата. Вот только умылась и спрыснулась французскими духами, и хлебнула трофейного «Наполеона».

— Вот, — говорила она какому–нибудь заму председателя ВЦСПС, вот неужели вы не понимаете, что сейчас опять у нас не страна, а сплошное Прохоровское поле?

Профсоюзный генерал ласково гладил ее по атлетической коленке, а назавтра говорил своему сыну, или племяннику, что Лариса славная девушка, таких теперь уже не бывает. Какое горение, и как разбирается!

Так получилось, что Ларису, конечно, почти всегда приглашали на такие сборища растущих и перспективных, но при этом, она с усугублявшейся досадой осознавала две вещи. Во–первых, вся эта патриотическая пластинка ходит все по одному и тому же кругу, а во–вторых, и это было особенно обидно, ее, в общем–то, принимая, даже обласкивая, принимают не совсем всерьез. Не числится она на твердом счету среди членов невидимого тайного комитета начинателей нового общенародного порыва. Роль ее и заметная, и сомнительная. Сколько раз она намекала, что готова рвануть грудью вперед на любые вражеские редуты, но ей чуть поморщившись, намекали — пока рановато.

Сломала голову, но додуматься не могла.

Но поставила себе целью, что поймет, а, поняв, добьется, и еще заставит сомневающихся делать перед ней книксены, или как это там называется у мужчин.

Может быть, дело в том, что она тыкается в высшие ряды без боевого приданого. У каждого там, то дядя в верхах, то научный некоторый авторитет, то редакционное кресло, а у нее что?

И осознала через несколько месяцев: надо сколачивать свою стаю.

Выяснилось, что желающих вцепиться в хвост этой комете хватает. Конечно же, и само собой, все ребята с работы. За исключением Тойво. Да и черт с ним, чего можно хотеть от эстонского курильщика! Если разобраться, то он, несмотря на частную свою симпатичность, потенциальный враг. И фамилия его отца Ираклия вообще на «швили».

Собственно, на мысль о «стае» натолкнул ее своим решительным переходом по ее руку новичок, кудрявый Бабич. Сразу дал понять и решительно, что он и оруженосец, и клеврет, и нукер. Оказалось в нем сразу две пользы: хороший «комнатный» мужчина, и орел на посылках. Надо только о брате Васе позаботиться, это будет такая плата за верность.