Лароуз

У него всегда возникали трудности, когда он хотел открыть кому-то свое сердце. Этим вечером они начались снова. Его сердце напоминало деревянный сундук, скрепленный железными полосами. Армейскую куртку на ржавой молнии. Кухонный шкаф с запертыми дверцами. Дарохранительницу. Рабочий стол. Шкаф. Ему требовалось отпереть дверцы, поднять крышки. Он всегда опасался, что оно окажется тусклым или неприятным. Сделать сердце гостеприимным было непростой работой, требующей умственного напряжения. Иногда оно нуждалось в уборке, перестановках. Ему приходилось вытирать пыль. Выкидывать старое барахло, чтобы освободить место. Все это было утомительно, однако он продолжал трудиться, пока его сердце не вместило всю семью Эммалайн с нею самой, сидящей в центре, защищенной от него самого.

Эммалайн с Лароузом сели в машину и выехали на дорогу, ведущую к дому. Дети всегда говорят о том, что у них на уме, когда родители сидят за рулем.

— Почему я пошел в другую школу? — спросил Лароуз.

— Тебе не нравится миссис Шелл?

— Она мне нравится, но как получилось так, что я остался с тобой?

— Ты спрашиваешь, почему тебя не отвезли к Питеру?

— И к Ноле, и к Мэгги. Почему?

— Потому что, — осторожно проговорила Эммалайн, — мне хочется, чтобы ты сейчас был со своей семьей, с нами. Я очень по тебе скучаю.

Она бросила быстрый взгляд на Лароуза.

— Твой отец, твои братья и сестры тоже по тебе скучают. Они понимают, что я не хочу тебя отпускать.

Лароуз смотрел на дорогу, слегка приоткрыв рот, словно прикованный к месту.

— С тобой все в порядке, малыш?

Лароуз с минуту помолчал, раздумывая, какие слова лучше подобрать.

— Я просто перешел в другие руки, — проговорил он наконец. — Я не возражаю, но это уже было. Проблема в Ноле, которая сильно огорчится. Этого нельзя допустить. Мэгги сказала, что Нола может умереть. Плюс Мэгги и я, мы с ней стали вот такие. — Он показал два сложенных вместе пальца, такому жесту он научился у Джозетт. — Мы с ней стараемся поддерживать ее маму, когда она скисает и не встает с постели. Ну и все такое прочее.

Все, что сказал Лароуз, поразило Эммалайн. Он маленький мужчина, подумала она. Он уже совсем взрослый.

— Так что мне нужно вернуться, мама. Мне нравится миссис Шелл. Она не придирчивая. Но мне нужно вернуться в семью Дасти.

— Ты помнишь его?

— Он все еще мой друг, мама. Его семья на моих руках. Так что можно мне туда вернуться?

— Ты этого хочешь, сынок?

Она подумала, что ей лучше остановить машину и выйти на свежий воздух. Кроме того, у Эммалайн внезапно заболела голова. Из-за того, что ее мальчик вспомнил о Дасти, говорил о нем с такой непосредственностью, ощущал уровень своей ответственности. На него слишком много всего свалилось, но ничего изменить уже было нельзя.

— Да, мама. Теперь поздно отменять принятое решение.

Эммалайн все-таки остановилась, но не вышла, а просто закрыла лицо руками. Она была слишком потрясена, чтобы плакать. Хотя она никогда не плакала. Этим в их семье занимался Ландро. Он плакал за них обоих. Эммалайн пыталась заплакать, старалась разразиться слезами, лишь бы получить хоть какое-то облегчение. Но она была Эммалайн.

Лароуз погладил ее локоть, шею.

— Все в порядке, ты справишься, — сказал он. — Если ты просто пойдешь, тебе станет лучше. Один шаг за другим. День за днем.

Лароуз привык к отчаянию своих матерей и теперь произнес слова, которыми Питер успокаивал Нолу.

* * *

Ландро повез сына в дом Равичей. Он видел, что изменение привычного хода вещей вызвало у его сына беспокойство, и понимал, что восстановление старого порядка было правильным делом. Тем не менее Ландро не хотелось отпускать Лароуза. Он обнял его перед тем, как тот выпрыгнул из машины со своим рюкзачком на плече.

— Все хорошо, — пробормотал Ландро.

У него самого не все было хорошо, и больших перемен к лучшему не ожидалось. Но все же какой-то неясный свет забрезжил на горизонте.

Ландро смотрел, как Лароуз взбегает по ступенькам. Мэгги, стоящая у двери, запрыгала от радости. Одним скачком он перелетел через порог. Ни Мэгги, ни Нола не поприветствовали Ландро. Они словно вообще не узнали его. Он понимал, что, в отличие от Лароуза, ему требуется оставаться невидимым. В последний момент его сын высунулся из двери и, прощаясь, помахал рукой.

«Все это ерунда. Перемелется», — улыбнулся Ландро. В его горле стоял ком.

«Все будет хорошо», — пробормотал он, крутя баранку, чтобы вырулить на дорогу.

Эти слова он твердил, словно мантру, когда дела шли неважно.

Через некоторое время он почувствовал себя лучше, а потом и действительно хорошо.

* * *