Ласковый ветер Босфора

Конечно, она еще утром, на репетиции, поняла, что Озтюрк знает «Мастера и Маргариту» близко к тексту, что он думал о роли Иешуа, прорабатывал ее в голове – иначе он просто не смог бы так сыграть. Но хотелось получить подтверждение своих соображений из уст самого Эртана.

– Правда, – кивнул тот.

Катя заметила, что на щеках его вспыхнул едва заметный теплый румянец. Проскользнувший к столику официант поставил перед ними тарелки и блюда с разнообразными рыбными яствами, такими изысканными и аппетитными, которых Кате до сих пор просто не доводилось видеть. Однако же она лишь слегка притронулась к своей порции, внимательно слушая Озтюрка.

– Я действительно прочитал этот роман еще в детстве. Он произвел на меня настолько сильное впечатление, что мне даже захотелось выучить русский язык, чтобы прочесть его в оригинале, – Эртан смущенно улыбнулся.

– Выучили? – с улыбкой спросила Катя.

Тот же помотал головой.

– Нет, к сожалению. Не хватило терпения. У меня слишком порывистая неусидчивая натура, от чего я всю жизнь страдаю. Вот Мустафа, – он кивнул на мгновенно разомлевшего от похвалы продюсера, – он очень обстоятельный человек, захотел выучить русский – и выучил. А мне удалось зазубрить лишь несколько фраз, – он взглянул на Катю своими удивительными, не поддающимися идентификации, не то зелеными, не то карими глазами и произнес по-русски, проникновенно, с легким певучим акцентом: – Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!

И от чего-то – то ли от взгляда этих его невозможных глаз, то ли от магии слов великого писателя, произнесенных на родном языке, Катю вдруг снова захлестнуло уже однажды испытанным ею на балу у Килинча чувством. Ощущением радости, пьянящего веселья, свободы, света, блеска и полета. Ощущением, что возможно все, и нет на земле ни безысходности, ни тоски, ни потерь, ни отчаяния.

Катя даже испугалась этого вновь охватившего ее чувства, слегка отстранилась, пробормотала растерянно:

– У вас отличное произношение. Жаль, что вы все-таки не выучили язык…

– Вы не представляете, как мне самому жаль, – подхватил Эртан. – Стоило мне прочесть эту книгу – в четырнадцать! – как я понял, что непременно хочу сыграть в постановке по ней. Я готов был на любую роль, пускай даже самую маленькую, мне просто хотелось и самому прикоснуться к этой магии. Вы не поверите, – он снова смущенно улыбнулся, – я даже разыгрывал роман по ролям у себя в комнате, выступал сразу и за Мастера, и за Воланда, и за Иешуа, и за Пилата. Хорошо, что встревоженные родители не упекли меня в психушку, слушая, как я у себя в детской выступаю на разные лады. Может быть… может быть, именно этот роман, в конце концов, укрепил мое до тех пор еще мимолетное желание стать актером.

Катя обратила внимание, что пока Эртан говорил, Мустафа, опустив подбородок на кулак, внимал ему почти восторженно и следил своими темными, уже подернувшимися пьяной поволокой глазами за каждым его жестом. Килинч был влюблен – так откровенно, так очевидно, что Кате снова стало не по себе, будто бы она, сама того не желая, подглядела что-то интимное, сокровенное, то, что обычно не выставляют напоказ. «Да он, может, и весь спектакль затеял ради него, этого невероятно красивого и чуть ли не до безумия талантливого полубога», – поняла вдруг Катя.

– А потом, – продолжал меж тем Эртан, – я вырос и понял, что мои шансы сыграть в постановке по Булгакову очень невысоки. В Турции до сих пор «Мастера и Маргариту» не ставили, в европейские и американские спектакли меня не брали из-за неистребимого турецкого акцента, – он усмехнулся и невесело пошутил: – Оставалось лишь блестяще выучить русский и попроситься в какой-нибудь российский театр. Но и на это у меня не хватило запала. Так что Мустафа, можно сказать, исполнил мою детскую мечту.

В этот момент Килинч вдруг залпом осушил очередной бокал и изо всех сил треснул кулаком по столу.

– Заплачу я ему эти деньги, – громогласно объявил он. – Не три миллиона, конечно, тут мои юристы поработают. Но два отдать придется. Да и ладно, пускай подавится. Но ты… – он схватил лежавшую на столе красивую тонкую руку Озтюрка и порывисто прижал ее к своей груди, – ты должен сыграть эту роль. Она – твоя, теперь я это вижу. Спасибо вам, Кати! Ну какой же ты Воланд? Это у меня глаз замылился из-за того, что тебя вечно ставят на роли злодеев и психов. А ведь я всегда знал, какая у тебя прекрасная душа. К черту! Я заплачу ему эти два миллиона, но спектакль должен состояться. А ты – сыграть свою лучшую роль.

Он вдруг словно бы сам обрадовался своему решению, просиял и, обхватив Эртана рукой за плечи, потянул его к себе. Озтюрк же, явно смущенный таким обращением, пытался аккуратно высвободиться.

«А ведь он теперь считает, что выкупил его, – поняла про себя Катя, глядя на происходящее. – Заплатил, внес калым и теперь имеет на него право. А Эртан, хоть и счастлив, что спектакль все-таки состоится, в то же время совсем не рад вот этому обстоятельству. Похоже, любовь у бедняги Килинча не очень-то взаимная».