Ласковый ветер Босфора

Килинч запрокинул голову и вцепился обеими пятернями в свою седеющую гриву. У Кати неприятно заныло в груди. Черт его знает, что сейчас творилось в голове у этого взбалмошного продюсера. Что, если, взвесив все за и против, он решит, что русская режиссерша, про которую к тому же в последние три года в театральном мире ничего не было слышно, не стоит того, чтобы ради ее участия в спектакле попадать в такие передряги. Ведь всегда можно поменять режиссера…

Однако же Мустафа наконец тряхнул головой и объявил:

– Ладно. Постараюсь как-нибудь это уладить. Юристов своих подключу. Важнее всего, чтобы спектакль получился. Все остальное – к черту! А насчет Эртана вы совершенно правы. – Он вдруг подскочил на ноги и, обхватив Катю рукой за плечи, заговорщически ей подмигнул. – Я в вас не ошибся, Кати, – а затем добавил: – Что же, пойдемте на заклание?

Как выяснилось, Мустафа Килинч не ошибся также и в Солсбери. Должно быть, это был какой-то особый продюсерский дар – сразу схватывать, чего можно ждать от того или иного задействованного в проекте человека. Солсбери действительно выслушал информацию о замене совершенно невозмутимо, кивнул и отозвался сухо:

– Как угодно.

А затем, уточнив, что на сегодня не нужен, тут же удалился из концертного зала.

Озтюрк же в ответ на Катино сообщение просиял этой своей подкупающей открытой улыбкой, словно до последнего не верил, что замена действительно состоится, теперь же не мог скрыть своей радости.

Настроение в труппе, разумеется, установилось тревожное. Троица, собравшись в углу, взволнованно обсуждала, как быть, если спектакль закроют.

– Мне дочке квартиру купить нужно, – вполголоса вещал Носов. – Замуж выскочила, егоза, муж – голодранец какой-то, художник, мать его. Я первый взнос только успел сделать, мне этот гонорар позарез нужен.

– А у меня дача недостроена, – вторил ему Введенский. – Крышу надо ставить, прораб дерет втридорога. А тут такой поворот…

Сережа же упорно косил глазом на мастера, поддакивая каждому его слову.

Нургуль, видимо, только что осознавшая, что русская режиссер не так проста, как казалось, что она посмела снять с роли такую мировую звезду, как Солсбери, а значит, в принципе, в любой момент может выставить с площадки и ее, не обладающую никакими театральными заслугами, смотрела на Катю с ужасом, находясь, кажется, в полуобморочном состоянии.

Катя же, опасаясь развития в группе апокалипсических настроений, заверила всех, что в остальном работа будет продолжаться по плану. Что поправки в расписание репетиций будут внесены в самое ближайшее время и уже к вечеру разосланы. В общем-то, основные перемены касались только расписания Озтюрка и Солсбери, но стоило перепроверить и всех остальных. В остальном же никаких изменений в графике и распорядке работы сделано не будет.

После отъезда Солсбери не прошло и часа, как у Килинча зазвонил мобильник. Тот, взглянув на дисплей, закатил глаза к потолку и шепотом пожаловался Кате:

– Вот и он, агент Солсбери. Ну, сейчас начнется.

– Держитесь, Мустафа! – усмехнулась Катя.

Внутри все еще было тревожно. Кто мог знать, что сейчас потребует от продюсера агент звезды такой величины. Вдруг начнет грозить судебным иском или огромной неустойкой. И Мустафа все же передумает, страшась последствий. Однако же Катя старалась не выдавать своей нервозности и поддерживать взятый Килинчем заговорщический тон.

– Мы с вами обязательно еще должны обо всем этом переговорить, – отозвался Мустафа. – Только не здесь, не в этой суете. Подъезжайте вечером в Ортакой, там, напротив Рьены, есть потрясающий ресторан, из окна виден Босфор и мост Султана Фатиха. Он так и называется «Султан Мехмед Фатих». Часов в восемь. Договорились?

– Договорились, – кивнула Катя.

И Мустафа вылетел из зала, держа в вытянутой руке разрывающийся мобильник.

Остаток репетиции прошел скомканно. Произошедшее утром явно волновало актеров куда больше, чем работа над сценой. Катя, несмотря на довольно мягкий характер в жизни, в театре всегда становившаяся несгибаемым лидером и диктатором, сегодня, однако, решила не давить. Ей и самой еще нужно было заново посидеть над мизансценами, перекроить весь рисунок спектакля под изменившийся каст. И требовать от актеров, чтобы они мгновенно перестроились, она не могла.

В конце концов, решив отложить серьезную работу на завтра, она по-быстрому прогнала оставшиеся на сегодня сцены и распустила всех по домам. Сама же поехала в отель – привести себя в порядок перед вечерней встречей с Мустафой в городе.