Ласковый ветер Босфора

– Быть геем в Турции… Хуже этого положения и не придумаешь. Конечно, времена изменились, моя страна стала ближе к европейским взглядам. У нас есть даже поп-исполнители, не скрывающие своей ориентации. Но все они уехали отсюда, живут в Штатах. А здесь открыто заявить о том, что ты гей, означает навлечь на свою семью, на свой род несмываемый позор. Ты не представляешь, в каком ужасе я был, когда понял… что меня привлекают мужчины. Мне было пятнадцать, у меня никогда и в мыслях не было иного будущего, кроме как выстроить собственный дом, завести семью, растить детей, жить с женой дружно и правильно. Иных вариантов в моей тогдашней вселенной просто не существовало. Мои родители, они… Как я мог сказать им о таком? Ведь они так любили меня, Кати, так баловали, надеялись, что меня ждет прекрасное и очень счастливое будущее. И вдруг объявить им, что все надежды пошли прахом… Да я и подумать не мог о том, чтобы оглушить их этим.

– А твоя сестра, Небахат? – осторожно спросила Катя. – Она знает?

– Знает, – кивнул Эртан. – Но даже она… Понимаешь, она считает, что это все юношеская блажь, что я просто еще не встретил подходящую женщину… Что однажды найдется уготованная мне судьбой спутница, которая сможет меня «излечить».

Он снова принялся расхаживать туда-сюда, мимо качелей, то стискивая руки в замок, то обессиленно роняя их.

– Если бы это было так, я, наверное, был бы счастлив, – продолжил он. – Кати, пойми, я большую часть жизни потратил на борьбу с собой, на попытки вытравить собственную сущность. Я ломал себя, пытаясь выстроить свою судьбу «правильно», женился даже… Как тебе уже рассказала Небахат. Но все оказалось напрасно.

Катя слушала его, бессильно откинувшись на спинку качелей, и понимала, что уже не думает о собственных разбитых надеждах, о лопнувших, как воздушный шарик, мечтах. Единственным, что она ощущала теперь, было горячее сочувствие. Она всей душой ощущала боль Эртана, его смятение, проживала их с каждым сорвавшимся с его запекшихся губ словом.

«Милый мой, бедный мой… Сколько же всего тебе пришлось пережить, перестрадать. И как тебе удалось после всего этого не озлобиться, остаться все таким же добрым, внимательным, понимающим?»

Существуй хоть какой-то способ разделить боль Эртана на двоих, Катя согласилась бы на него, не задумываясь. Но способа не было, и ей оставалось лишь терпеливо слушать историю, которую рассказывал ей Эртан. Историю чужого надлома, мучительного душевного разлада.

– Идиль – так звали мою жену, – когда мы поженились, было всего двадцать два. Совсем девчонка. Я очень виноват перед ней, Кати. Я обманул ее, не рассказал о себе… Думал, справлюсь с собой, изменюсь, заведу семью, о которой всегда мечтал. А в итоге наш брак оказался ужасной ошибкой. Уже в первые месяцы после свадьбы я начал это понимать, а окончательно все стало ясно, когда я встретил Андреаса, – продолжал Эртан. – Мы познакомились с ним на съемках. Сериал «Отчаянные», может быть, ты помнишь его? Крупный международный проект, романтическая история, Средиземноморье XVII века, приключения, погони, поиски сокровищ, любовь… Съемки проходили у него на родине, в Греции, на островах. Какая же там красота, Кати! Эти невероятные белые каменные дома с синими крышами, увитые виноградом постройки, Эгейское море, днем такое лазурное, что больно глазам, а на закате – кораллово-багряное, солнце, как будто бы пропитавшее собой каждый уголок этих краев… Мы мотались на быстрых белых яхтах между Санторини и Миконосом и в перерывах между съемками очень весело проводили время. Дурачились, плавали, пили местное вино… Атмосфера праздника, нескончаемого лета как будто охватила всю съемочную группу. И мы с Андреасом… – он сбился, помолчал и заговорил снова. – Он был поразительно красив. Молодой парень, грек, выросший в этом райском уголке, загорелый, мускулистый, с копной выгоревших на солнце вьющихся волос… И талантливый, очень талантливый. Сейчас ему под тридцать, а тогда было двадцать пять – и все равно у себя на родине он был уже очень хорошо известен. Женщины, конечно, сходили по нему с ума. Никто не знал… Как и обо мне. Мы встретились, и нас поразило, как молнией, – мгновенное помутнение рассудка, чистое сумасшествие. Мы забыли обо всем на свете – о том, что нам нужно беречь свои репутации любимцев женщин, ни в коем случае не подавать поводов для грязных сплетен, остерегаться папарацци. Я никогда не был так счастлив, как в те несколько месяцев. Но потом… – он помолчал и вдруг с силой пнул носком ботинка валявшийся на земле камень. – Съемки подошли к концу, нужно было что-то решать… Он предлагал мне, знаешь? Говорил, давай плюнем на все – на сплетни, пересуды, разорванные контракты с киностудиями, откроемся миру – пусть люди болтают, что хотят, уедем вместе…