Ласковый ветер Босфора

– Я позвонил в дверь, – продолжал рассказывать Эртан. – Открыл какой-то мужчина. Я хотел расспросить его, узнать, где я могу тебя найти. Но он, кажется, меня не понял. Москва такой странный город. Здесь почти никто не говорит по-английски…

Катя невесело хмыкнула, представив себе, как Эртан, оказавшись в чужом городе, где никто его не знает, где вся жизнь идет по каким-то иным, незнакомым ему законам, пытается разыскать ее. Обращается к людям, не понимающим его, подозрительно косящимся на его слишком непривычную для местного глаза нездешнюю внешность. Как он от беспомощности переходит с английского на турецкий, а хозяин квартиры, услышав незнакомую речь, принимает его за какого-нибудь заезжего рабочего с юга.

Она все так же быстро шла по улице, оглядываясь по сторонам в поисках такси. Но, как назло, мимо проносились лишь частные машины. «Ладно, ничего, – решила Катя, сориентировавшись. – Здесь недалеко. Дойдем пешком».

– Кажется, этот человек решил, что я хочу ворваться к нему в дом. Он начал выталкивать меня за дверь, я попытался защититься. И тогда он набросился на меня с кулаками. Из других дверей повыскакивали люди, стали кричать. Я разобрал слово «полиция» и даже обрадовался, подумал, что сейчас приедут полицейские и во всем разберутся. Но они…

– Не разобрались, – закончила за него Катя. – Эртан, ты совсем не знаешь нашей местной действительности. В Москве рассчитывать на помощь полиции не стоит. Тем более, учитывая, что ты не говоришь по-русски. К тому же у тебя и внешность, и манера себя вести необычная для наших реалий.

– Я уже понял, – кивнул Эртан и вдруг рассмеялся.

– Послушай, почему ты сразу мне не позвонил, не написал, что собираешься приехать? – спросила Катя. – Я бы помогла…

– Я хотел, – отозвался он и, помедлив, нерешительно добавил: – Но не был уверен, что ты захочешь со мной разговаривать. Кати, подожди, не спеши так. Я… Мне нужно сказать тебе.

Он вдруг остановился, огляделся по сторонам, кивнул направо, на ряд высоких деревьев, за которыми серебристо поблескивал в свете фонарей казавшийся черным в темноте маленький пруд.

– Что там?

– Там? – Катя бросила взгляд туда, куда смотрел Эртан, и вдруг усмехнулась. – Ты не поверишь… Но это Патриаршие пруды. Помнишь, аллея, параллельная Малой Бронной. Та, где Берлиоз и Иванушка встретили Воланда. Это как раз она…

Даже в темноте было заметно, как вспыхнули глаза Эртана. Он, кажется, счел это случайное совпадение за доброе предзнаменование и решительно схватил Катю за руку.

– Пойдем туда!

Теперь уже он потащил растерявшуюся Катю за собой. Они пересекли малолюдную в такой поздний час улицу и свернули в аллею. Где-то на дальней скамейке расположилась компания молодежи, слышался тихий смех и перебор гитарных струн. Негромко всхлипнул брошенный чьей-то рукой в замерший пруд камешек. В прохладном, несмотря на летний вечер, воздухе пахло сигаретным дымом, липами и речной водой.

– Присядь, пожалуйста, – попросил Эртан, подводя Катю к скамье с изогнутой спинкой.

Катя послушалась, и он опустился рядом. Посидел несколько секунд, потом вскочил и принялся в нервном возбуждении ходить туда-сюда.

Все это было странно. Кате то начинало казаться, что она каким-то чудом снова перенеслась в Стамбул, в те их с Эртаном безмятежные дни, когда они только узнавали друг друга, часами бродили по городу, разговаривали, спорили, иногда останавливались в таких вот маленьких скверах. То она слишком остро чувствовала несоответствие: холодный воздух, заставлявший зябко ежиться, русская речь вокруг, Эртан, всегда такой элегантный, блестящий и вдруг совершенно утративший лоск, расхристанный, с фингалом под глазом, да и вся эта ситуация – дикая, безумная, кажется, абсолютно невозможная после той, перечеркнувшей все, ночи в квартире напротив госпиталя.

Ее по-прежнему тянуло к нему, мучительно, непреодолимо. Увидев его за решеткой, в первую очередь она испытала страх – за него, за его здоровье, благополучие. А потом уже бешеную ярость на местную полицию и недоумение от того, как такая ситуация вообще могла случиться. Однако же теперь, когда все было позади, когда Эртан заставил ее остановиться, прекратить этот сумасшедший бег по ночным улицам – то, чего Катя подспудно боялась, то, чего так не хотела делать, – внутри снова ожила боль, испытанная ею тем вечером. Боль, отчаяние, холод предательства, ощущение черной безнадежности. Зачем? Зачем он приехал? Снова изводить ее? Она ведь только понемногу научилась дышать без него. Не жить, нет, но хоть как-то существовать…