Ласточка

Однажды Анне пришла в голову мысль начать писать книгу о монастыре. Она ее сразу же отбросила. Но мысль, спрятавшись, пришла снова, через несколько дней. Анна проснулась с четкой фразой в голове: «Я вернулась в келью поменять платок. Выбор у меня небольшой – черный апостольник и второй черный апостольник. Один чуть жмет и давит на лицо, я его надеваю, когда на улице холодно. Он прилегает плотно, ветер не поддувает…» Анна отмахнулась от этой мысли. Но она крутилась в голове, крутилась, формулировалась то так, то эдак, то еще покрасивее, то поглаже, то мрачнее, то с юмором. Пока Анна не взяла карандаш и не записала ее на задней странице старого молитвенника, лежавшего у нее в келье. Она не была уверена, что это не расценили бы как грех, но больше писать было не на чем. Просить бумагу – себе дороже. Придется объяснять, испрашивать благословения на запись… Иначе не получится.

Мысли в голове на некоторое время успокоились. Анна знала за собой это свойство. Они боятся потеряться. Как это объяснить с точки зрения реальности и бытовой логики – непонятно. Но это так. Анна писать совершенно ничего не хочет. Но какая-то тайная, скрытая часть ее самой, ее мозга хочет что-то писать, выдумывать, формулировать. Проще подчиниться, иначе мысли все время топчутся в голове, топчутся, сбивают с толку, отвлекают.

– А? Как надо сказать? Меня грехи отпустили? – Виталик подергал ее за полу черного подрясника.

– Нет. Не тебя, а тебе грехи отпускают. Батюшка отпускает.

– А, знаю! У нас такой батюшка в храме… – Виталик снова стал заливаться неостановимым смехом. – Он говорит мамке… это… щас… «Пьешь, как свинья, хрюкаешь, как скотина…»

– Не надо это повторять, мальчик, даже если батюшка так и сказал, – кротко ответила Анна, неожиданно упиваясь своей кротостью. Нет, ее этот мальчик не выведет из себя. Она все будет терпеть.

– Я – Виталик! – громко, как тугослышащей, прокричал мальчик.

Анна лишь улыбнулась. Завидев, что к ним направляется Стеша, она опустила голову. Стефанида надолго задержалась в своей юности. Любимый ее рассказ – о том, как она нашла в настоятельнице мать. Со своей родной матерью отношения у нее не сложились, так она счастлива была найти мать в игуменье Елене. Счастлива слушаться, счастлива ослушиваться и терпеть наказания, каяться, снова не слушаться, зная, что предстоят долгие беседы с духовником и настоятельницей, ее будут винить, а она будет каяться. Вот такая семья и работа у Стефаниды. Ведь монастырь для большинства монашек – это и семья, и работа, другой жизни у них нет.

– Еще приехали две… – радостно сообщила ей Стеша. – Одна на сносях, у нас прямо будет рожать, милостью Божьей… А другая бездомная, с ребенком, выгнали ее родители, принесла девочку, а у ней брови черные, волосы до бровей растут, лба даже нет, и усы…

– Сколько девочке лет? – спокойно спросила Анна.

– Лет? – засмеялась Стеша, тут же прикрывая рот и оглядываясь. – Да Бог с тобой! Неделя девочке!

– Сестра, а ты усы сама у нее видела?

– Нет! – Стеша замахала руками. – Кто ж меня пустит смотреть! Их сейчас там записывают!

– И на вшей проверяют… – пробормотала Анна.

Монахиня не расслышала, только сильнее разулыбалась.

– Благодать-то какая, а! Все радуется у меня внутри прямо… Отчего, не пойму…

– А про усы ты откуда знаешь? – Анна ничего не могла с собой поделать, спросила-таки.

– Так матушка Елена видела…

– И тебе рассказала?

– Нет! Как же мне? Мне-то зачем… Нет, она сестре Ольге рассказала, а сестра Ольга – сестре Матрене, а сестра Матрена… ой, сейчас… забыла! Вот забыла, а! Представляешь! Так… – Стефанида заговорила быстро-быстро, словно сыпала мелкую чечевицу в пустую кастрюлю: – Значит, матушка Елена – сестре Ольге, сестра Ольга – сестре Матрене, сестра Матрена – сестре… Иоанне! Да, точно! Вот, возьми… – Без перехода она протянула опешившему от нее напора Виталику половинку просвирки. – Съешь, дитя.

Анна покачала головой. Есть между трапезами было категорически запрещено по уставу их монастыря. Воды попить можно, в крайнем случае – чаю. Но не есть.

– Грех, грех, знаю… Тайноядение… – стала оправдываться Стеша. – Так я же не сама, я младенцу…

Виталик быстро выхватил из ее рук просвирку и в одно мгновение проглотил ее.

– Вот… – умильно проговорила Стефанида. – Вот как съел…

Анна отвернулась. Знала ли игуменья, когда назначала ей послушание, какое раздражение будет испытывать Анна? От всего – от того, как мальчик сидит, стоит, ест, смеется, спрашивает, слушает ответы с открытым ртом, от того, как он говорит, чтó говорит…