Лавка древнойстей. Том 2

Никакая удача — даже самый блестящій успхъ въ денежныхъ длахъ — не могла бы доставить карлику такого удовольствія, какъ этотъ неожиданный случай, дававшій ему возможность выслдить все, что у него длалось въ дом, и живехонькимъ ввалиться въ комнату, когда его считали уже умершимъ. Теперь онъ былъ въ такомъ же веселомъ настроеніи, какъ и его пособникъ-мальчишка: въ продолженіе нсколькихъ секундъ они стояди другъ противъ друга, гримасничая, пыхтя и кивая головой, какъ два китайскихъ идола.

— Ни слова! понимаешь? говорилъ Квильпъ, подходя къ двери на цыпочкахъ. — Надо такъ пройти, чтобы подъ ногой доска не заскрипла, чтобы не зашелестла паутина подъ рукой. — Такъ по-вашему я утонулъ, миссисъ Квильпъ, отлично отлично!

Съ этими словами онъ потушилъ свчу, снялъ башиаки и осторожно поднялся на лстницу, а мальчишка, оставшись на улиц, съ увлеченіемъ предался своему любимому занятію и накувыркался всласть.

Дверь изъ спальни въ коридоръ не была заперта, карликъ проскользнулъ въ нее и, спрятавшись за полуотворенною дверью, отдлявшею спальню отъ гостиной, — въ этой двери была къ тому же щель, которую онъ собственноручно расширилъ ножичкомъ ради подслушиванья и подсматриванья — отлично могъ видть и слышать все, что происходило въ этой комнат.

За столомъ сидлъ Брассъ, а передъ нимъ лежала бумага, перо и чернила и стоялъ погребецъ — его, Квильпа, собственный погребецъ, съ его собственнымъ великолпнымъ ямайскимъ ромомъ, все необходимое для приготовленія пунша, какъ-то: горячая вода, ломтики душистаго лимона и колотый сахаръ, изъ которыхъ Самсонъ, знавшій всему этому цну, приготовилъ для себя огромный стаканъ дымящагося пунша. Въ ту самую минуту, какъ Квильпъ приложилъ глазъ къ щели, Самсонъ мшалъ ложкой въ стакан, устремивъ на него взглядъ, въ которомъ ясно отражалось испытываемое имъ наслажденіе, очевидно бравшее верхъ надъ грустью. За тмъ-же столомъ, опершись на него обоими локтями, сидла и теща Квильпа. Теперь ужъ ей нечего было стсняться и украдкой отпивать изъ чужихъ стакановъ: она открыто прихлебывала большими глотками изъ собственной кружки, а дочь ея, хотя и не посыпала пепломъ главы и не надла власяницы, но все же довольно грустная, — какъ этого требовали обстоятельсгва, — полулежала въ кресл и тоже, повременамъ, услаждала себя живительной влагой, но, конечно, въ боле умренной доз. Кром того у притолоки стояли два дюжіе лодочника съ бреднями и другими атрибутами ихъ ремесла и у каждаго изъ нихъ тоже было по стакану грога въ рук. Носы у нихъ были красные, лица угреватыя, взглядъ веселый; пили они не безъ удовольствія и своимъ присутствіемъ не только не портили общей картины, но даже придавали ей еще боле пріятный, яркій колоритъ и, такъ сказать, вносили свою долю веселья въ это безпечальное собраніе.

— Уфъ! еслибъ я только могъ подсыпать яду въ стаканъ старой вдьмы, я бы умеръ совершенно спокойно, ворчалъ про себя Квильпъ.

— Кто знаетъ, началъ Брассъ, прерывая молчаніе и со вздохомъ возводя очи къ потолку, — кто знаетъ, можетъ быть онъ теперь смотритъ на насъ сверху, бдительнымъ окомъ слдитъ за нами? О Боже, Боже!

Онъ остановился и, отпивъ полстакана, продолжалъ, — съ грустной улыбкой поглядывая на оставшуюся половину:

— Мн даже представляется, будто я вижу на дн этого бокала его сверкающіе глаза. Нтъ, ужъ не видать намъ его никогда, никогда. Вотъ вамъ и жизнь человческая: сегодня мы здсь — онъ поднялъ бокалъ и держалъ его передъ глазами, — а завтра тамъ — онъ осушилъ бокалъ до дна и, ударивъ себя въ грудь — тамъ, въ могил, съ паосомъ закончилъ онъ свою фразу. — И могъ ли я подумать, что мн придется пить его собственный ромъ? Право, кажется, что все это сонъ.

Желая, должно быть, удостовриться въ томъ, что это не сонъ, а дйствительность, онъ двинулъ свой стаканъ къ м-съ Джиникинъ, чтобы она вновь наполнила его, и затмъ обратился къ лодочникамъ:

— Такъ, стало быть, вы не могли отыскать тло?

— Нтъ, хозяинъ, не могли. Ужъ-если онъ взаправду утонулъ, такъ тло его всплыветъ гд нибудь около Гринвича, завтра во время отлива. А ты какъ думаешь, товарищъ?

Товарищъ утвердительно кивнулъ головой и объявилъ, что въ госпитал уже знаютъ объ этомъ и его тамъ ждутъ съ нетерпніемъ.

— Значитъ, намъ остается только одно: примириться съ нашимъ горемъ и ждать. Конечно, для насъ было бы большимъ утшеніемъ, если бы его тло было уже найдено, величайшимъ утшеніемъ.

— Еще бы! тогда ужъ не было бы никакого сомннія, поспшила вставить свое слово м-съ Джиникинъ.

— Ну, а теперь снова займемся описаніемъ его примтъ. — Брассъ взялся за перо. — Мы будемъ съ удовольствіемъ, хотя и съ грустью, припоминать его дорогіе черты. Что мы скажемъ о его ногахъ?

— Разумется, кривыя, отозвалась м-съ Джиникинъ.

— Вы думаете, что у него были кривыя? переспросилъ Брассъ вкрадчивымъ голосомъ. — Вотъ такъ и вижу его передъ собой, какъ онъ, бывало, идетъ по улиц, широко разставивъ ноги, въ узкихъ нанковыхъ панталонахъ безъ штрипокъ. Боже, Боже, въ какой юдоли плача мы обртаемся! Такъ вы говорите, кривыя?

— Мн кажется, что он были немного кривыя, замтила м-съ Квильпъ, всхлипывая.