Лебяжий

Нохрин, слегка помятый, с синяком под глазом, ползал около трактора, разыскивая очки.

– Не пускают, – пожаловался он Ганину и всхлипнул. – Силу применили.

– Кто не пускает?

– Они... все.

– Что ж, ситуация ясна, – с жесткой усмешкой кивнул Ганин и крикнул второму трактористу, лохматому длинноносому парню, когда-то певшему про волкодава: – А ну давай, Мошкин! Давай, двигай!

Мошкин покачал головой и заглушил трактор.

– Тогда ты садись в кабину, – приказал Ганин уже пострадавшему Нохрину.

– Это мой трактор, – сказал Мошкин. – И в его кабину могу сесть только я.

– Ошибаешься, юноша, – все еще усмехаясь и как бы испытывая стойкость этих людей, сказал Ганин. – Толя, докажи ему это.

Шофер, могучий верзила, согласно мотнул коротко стриженной головою и, раскачивая мощными, налитыми плечами, направился к трактору.

– Стоять! – приказал ему Станеев и, тише еще несколько раз повторил ту же команду. Толя остановился, словно забыл, зачем шел.

– Эт-то что за фокусы? – изумившись его непослушанию, высоко вскинул брови Ганин.

– Послушайте, убирайтесь отсюда к черту! – сказала Раиса. Грубость ее его покоробила.

– Это вы мне? – изумился он. Никто еще так грубо с ним не разговаривал. Да и сам Ганин был с каждым вежлив и очень редко повышал тон. Его ослушались. Ему нагрубили... Творится что-то невероятное. И если все эти люди вступились за сад, значит, сад им нужен. Ганину и самому нравится садик. Но прежде чем решиться на его уничтожение, он обыскал вместе с геологами все окрестности. Песку нет, и его по-прежнему завозят из Тарпа. Это и дорого, и сдерживает темпы. Аэропорт ждут нефтяники, строители, геологи, речники. Вчера был разговор на бюро обкома. Сроки назначены фантастические. Но Ганин выдержит сроки, чего бы это ни стоило.

– Вы же знаете... вы прекрасно знаете, что в этот сад мы вас не пустим, – сказала Раиса, не подумав извиниться за грубость.

– Понимаю, – иронически кивнул Ганин и заиграл выразительными бровями. – Вам дорог сад и не нужен аэродром. Верно?

– Неверно. Нам и аэродром нужен, – отозвался Станеев. – И одно другому не помеха.

– Вы что, действительно не сможете жить без этих кустиков? – быстро обернулся к нему Ганин.

– А вы можете жить без своих дорог, без мостов?

– Странный вопрос!

– Вот и я считаю точно так же. Этот сад посажен моими руками. Понимаете? И не для меня одного...

– Вопрос ясен, – скрывая раздражение, подытожил Ганин. – Вы задерживаете нас. Но... давайте вместе поищем выход.

– Подумаешь, сады Семирамиды, – подобрав треснувшие очки и приведя себя в порядок, угрюмо проскрипел Нохрин. – И не такие пускали под корень...

– А что, если это... если взять и пересадить, а? Можно же так, Андрей Андреич? – возбужденно заговорил Мошкин, Ганин неопределенно пожал плечами, признавая полную свою некомпетентность в этом вопросе. – Вон туда, допустим, в ограду.

В огромной больничной ограде росли две карликовые березки, и Раиса давно подумывала о том, что больничный двор пора уж озеленить.

– Как, Юра? – спросила она. – Может, попробуем?

– Честно говоря, я не рассчитывал на такой вариант. Но он... приемлем, – ответил Станеев и толкнул застывшего столбом шофера. – Эй ты, Голиаф! Катись отсюда!

Толя подчинился ему и, не различая дороги, куда-то пошел.

– Вот видите, – пожал плечами Ганин, как бы сказав тем самым: проблемы-то не было. – Раиса Сергеевна, вы, кажется, послали меня к черту?

– Разве? – смутилась Раиса, которая и впрямь не помнила, что была не слишком почтительна с этим уважаемым на острове человеком. – Ну извините меня, пожалуйста.

– Ну нет, нет! – усмехнулся Ганин. – Это не разговор.

Он оглянулся: шофер исчез. Не дожидаясь его, сел за руль и взял с места на второй скорости.

– Эй! – крикнул Станеев шоферу, все еще куда-то слепо шагавшему. – Начальника-то догоняй!

Толя встрепенулся, словно только этого окрика и ждал, осмысленно посмотрел вокруг и кинулся вдогон за УАЗиком. Вслед ему раздался громкий и дружный хохот.

16

Елена уехала, и, как это ни странно, расставанье прошло без сцен. Выяснив, что ребенка не отдадут, прощаясь с Ильей, она тронула ладошкой свой вздувшийся живот: «Этого-то, по крайней мере, вы у меня не отнимете! И Витьку зря берешь... он от Горкина».

– Чей бы бычок ни прыгал – теленок мой,– усмехнулся Водилов и, взяв мальчика за руку, пошел к самолету.

«Врешь, женушка! – глядя на сына, думал Водилов. – Я знаю, зачем ты врешь!»

Витька был светловолос в Илью, но глаза достались материны, черные, с длинными густыми ресницами. Блондинов в родне Елены не водилось.

Первое время Витька жил у Рыковановых и чувствовал себя там превосходно. Между детьми возникла тихая, нежная дружба. И Наденька, на правах старшей, опекала мальчика, каждый день брала из садика, а на выходные уводила к себе, поскольку в квартире Водиловых было пусто и неустроенно. В одной комнате стояла раскладушка, в другой – наскоро сколоченный из деревоплиты стол и несколько табуреток. Сегодня на столе ночевал приехавший за почтой Станеев. Сейчас он перечитывал одно из писем, а Витька с отцом, лежа на полу, сражались в Чапая.