Лебяжий

Дом – две клетушки: в одной располагается почта, в другой, разделенной пополам, – Юлька с бабушкой. Верно говорят: старики капризны. А уж бабушка из всех капризных самая капризная. Все ей не так, что ни сделай. Юлька, взбунтовавшись против старухиной тирании, отделилась от бабушки фанерной перегородкой. Фанерка – граница, конечно, условная, до потолка не достает, и слышен любой стук, чих любой, но Юльке уж тем легче, что может и петь у себя, и читать до самого рассвета, а если бабушка начинает ворчать, то в ответ раздается резонное возражение: «Я у себя дома». Правда, иной раз старухина воркотня доводит ее до исступления, и тогда Юлька молчком выскакивает в служебную половину и, успокаивая себя, изо всех сил колотит штемпелем по конвертам, с грохотом перебрасывает из угла в угол посылки. Работа не утомляет: приходит разный народ, все больше знакомые из поселка, каждого из них Юлька знает с детства. Но иногда заглядывают и случайные люди: речники, охотники, а в августе даже артисты на почте побывали. Одна, хорошенькая, длинноногая, по фамилии Журавель, отправила своему мужу на семьдесят слов телеграмму, из которых шестьдесят раз повторялось одно и то же слово «люблю». А прочее – адрес да что-то о комарах. Комары ее, видишь ли, побеспокоили. Сказать правду, сезон этот на мошку и на комара урожайный. В районной газетке писали, что тучи гнуса остановили на Оби теплоход. А Юлька видела это своими глазами. Черный клубящийся смерч забил все фильтры, трубы, отсеки. Матросы лопатами, метлами и щетками очищали свое судно. Юлька переговаривалась с ними с берега, едко отвечала yа шутки задиристых салажат, а сама думала: «Уплыть бы с ними куда-нибудь... вниз ли, вверх ли – только подальше от этой пропахшей сургучом и сырой мешковиной комнатушки, от бабушкиной воркотни, от себя самой... Тоска смертная, даже со старухой переругиваться надоело.

Юлька лежит у себя на кровати, слушает, как скоблит по стеклу кедровая ветка, как бранится старуха, изредка тыкая сухоньким кулачком в фанерку, и отвечает бабушке насмешливым постукиваньем.

Боже мой! Что за жизнь! Разве о такой жизни когда-то мечталось? После школы собиралась стать летчицей – даже документы в училище не приняли. Девчата им, видите ли, не подходят. А чем парни лучше? Тем. Что носят штаны? Велика заслуга!

Стук, стук, стук... А ропот за стенкой уже переходит в крик, в вопль неистовый. Совсем взбесилась старуха! Что это накатило на нее нынче?

– ...Во-он, мерзкая девчонка! – с подвываньем выдала Полина Ивановна.

Это что-то новенькое. Юлька и не заметила, что своим глумливым постукиваньем довела старуху до крайней ярости. Ну и пусть бесится. Не опускаться же до перебранки с нею. На злобу нужно отвечать с вежливым достоинством. Глаза удивленно выкатить, добавив в них невинного ангельски-синего сиянья, и голосом кротким, увещевающим сразить старушенцию наповал. Она ответной ждет ругани, а услышит теплое ошеломляющее воркование.

– Вот вы и показали себя, бабуся! – лесным родничком прожурчала Юлька. Легкий упрек в родничке не утонул.

– Сию же минуту во-он!

Ишь какая начитанная! Даже в гневе находит подходящие случаю выражения: «Сию же минуту... вон». Ххэ! Другая бы попросту заявила: «А ну греби отсюда!» – или еще что-нибудь в том же роде. Язык-то русский беспредельно богат. Как там Тургенев говаривал: «Могуч и прекрасен... Лишь бы не впасть в отчаянье при виде всего, что совершается дома». Действительно, долго ли отчаяться? Надо иметь незаурядную Юлькину выдержку, чтобы терпеть все это изо дня в день.

Вон и вещи ожили и летят через стенку, словно крылья им приделали.

Клетушка эта невелика по размерам, но жизненного пространства вполне для двоих достаточно. Швыряет манатки, карга неуживчивая, тесно ей стало. В конце концов смерть отведет на кладбище два квадратных метра и бабуся безропотно вытянет ноги. Какого лешего войну-то затеяла? Ох эта нудная, сама себя пережившая старость!

– Вы что, замуж собрались, бабуся? Если замуж, так скажите прямо, я сразу уйду от вас, молодым мешать не стану.

– Дрянь! – старухин голос набрал немыслимую колоратурную высоту. Как только связки не лопнут! Чистый, звонкий, молодой голос. Однако нет в нем молодого задора, лишь безысходная тоска. Зимой так воют одинокие волки, вгоняя в дрожь каждого, кто их слышит. И не мудрено взвыть: житуха у бабуси несладкая. Жила когда-то обеспеченно, в сыр-масле каталась, а после революции носило ее по свету, мяло, мозолило, пока не прибило в эти края. Пора бы смириться, забыть все опасные прелести былого, но память, видно, корнями вросла в те давние времена. Да и Юлька не дает ей завянуть: нет-нет да подпустит ядовитого дождичка. Иной раз и сама бранит себя за непочтительное отношение к старухе, а удержаться не может.

Предложить мировую, что ли? Только вот как это потактичнее сделать? Тем более что бабка швыряет через стенку все, что попадает ей под руку.