Лебяжий

– Как вам не стыдно, бабуся? – опять принялась совестить Юлька и поневоле заслушалась своим голосом. Вот звук-то какой нежный! И где столько кротости в себе отыскала? – Вы же в гимназии учились.

– Мол-ча-ать!

– Перед массами речи толкали... – Юлька решила напомнить обезумевшей от гнева Полине Ивановне все лучшее, что знала из ее биографии, и тем самым вогнать ее в краску: смотри, мол, до чего ты, милая, докатилась! Но воспоминания будили в старухе дурные инстинкты.

– Чтоб духу твоего тут не было! – Полина Ивановна затопала ногами, но топоток через половик получился слабый. Тогда, заголив половик, глушивший звуки, она подпрыгнула чуть ли не до потолка, приземлилась, вслушалась: ничего, теперь топот стал внушительней. Потом еще раз бросила вверх свое тщедушное, лишенное всякого рельефа тельце, еще раз, еще, но скоро выдохлась и замолкла.

А Юлька продолжала в том же регистре, от слога к слогу совершенствуя модуляции гибкого своего голоса:

– В гражданской участвовали...

Изумленная новой, непривычной тактикой внучки, старуха обессиленно рухнула на лежанку, простонала:

– О господи!..

Лежанка когда-то открывалась с музыкальным звоном, теперь бы самое время вложить ключ, завести пружину, чтобы заглушить этот отвратительный, доводящий до бешенства голос!

Юлька между тем встала, подошла к зеркалу и, оглядев себя, осталась довольна: все так, как хотела, – и глаза невинно сини, и лицо небывало ясное. А голос-то, голос, словно у горлинки! Век бы сама себя слушала. Назидательно подняв указательный палец, Юлька направила его на свое отражение в зеркале и продолжила:

– А теперь единственную внучку из квартиры выживаете. Ай-я-яй!

Полина Ивановна передохнула, набралась сил и, почти не коснувшись пола, прямо с кровати прыгнула на фанерную стенку, задробила кулачками. Хилое сооруженьице дрогнуло, прогнулось, но от первого напора устояло. Повернувшись задом, старуха свирепо лягнула фанерку, вырвав из пазов, и вместе с нею перевалилась за демаркационную линию. Тревожась за немощную бабушкину плоть, Юлька отбежала от зеркала, помогла старухе подняться. «Как она не рассыпалась!» – радуясь, что Полина Ивановна цела, и отступая, дивилась Юлька. Ну, сейчас начнется потеха! И точно: старуха ринулась в наступление. Однако через порог перешагнули без стука двое незнакомых мужчин.

– Тут это... кажись, драчка, – воскликнул тот, что ввалился первым. Он был кряжист, красен лицом и широк в кости, так широк, что в дверь входил осторожно, бочком, словно боялся, что может выворотить косяк. Его спутник стоял сзади и, почесывая большим пальцем пегую шершавую лысину, выглядывал из-за плеча.

– Одну минуточку, – тесня их на улицу, засуетилась Юлька. Она не хотела, чтоб скандал видели посторонние. Посторонние отступали так ловко и так умело, что очень скоро оказались в переднем углу. – Мы ремонтируем тут, – пояснила Юлька.– И это... ну это...

– Угу, – неопределенно кивнул первый и, вытерев пот на лбу, представился: – Пронин я, мастер буровой. А это Енохин, начальник партии. Принеси-ка водички, хозяюшка!

– Вон, все во-он! – опять взвилась старуха. – Я не желаю ютиться в этой каморке. Я хочу жить одна...

– Присаживайтесь, пожалуйста, – смирившись с присутствием геологов, вздохнула Юлька. Если угодно, пусть слушают. Юлька в их глазах себя не уронит. – Я мигом... вот только приберу тут немножко.

– А водицы-то? – напомнил Пронин.

– У бабуси спросите, – подметая пол и расставляя по местам вещи, сказала Юлька.

Пронин направился было к старухе, но та умелась на свою половину и, отчаянно жестикулируя, на что-то невнятно роптала.

– Что это она?

– Бабуся-то? Э-э... она, знаете, самодеятельность посещает при Доме пенсионеров, – не сразу нашлась Юлька. А уцепившись за эту выдумку, начала вдохновенно врать. – Ну и это... роль свою репетирует. А я, по силам своим, подыгрываю.

– Шумная же роль у нее!

– Что вы хотите, театр, – терпеливо пояснила Юлька, снисходя к его простодушию. – До антракта осталось всего несколько реплик. Потерпите...

Бабушка, онемев от бессовестной Юлькиной лжи, трагически вскинула над собой руки, опять топнула, опять перебежала условную границу и принялась двигать старый железный сейф, который Юлька использовала вместо мусорного ящика. Сейф оказался слишком тяжелым. Старуха обежала его дважды и, не зная, на чем еще сорвать гнев, вдруг подняла фанерную стенку и, тужась, стала вставлять ее в пазы. Пронин взялся за фанерку с другого конца, но старуха фыркнула и убежала на свою территорию.

– Кого же она, к примеру сказать, играет? – поинтересовался Пронин, занимаясь созиданием.

– Склочницу, которая повредилась на почве пенсии. Когда-то в гражданской участвовала, речи произносила... А вот состарилась, до пенсии дожила, а пенсию не дали... справок каких-то собесу не хватило.

– ...Кругом ложь да неправда! – снова понесло Полину Ивановну. Пронин, почти установивший стенку, раздраженно грохнул по ней кулаком, выбил из паза и громко, намекающе откашлялся.