Лед и пламя

С задумчивым видом он стал рассматривать гравюры, украшавшие стены его кабинета. Одна из них представляла первую этикетку односолодового виски «Джиллеспи», появившуюся двенадцать лет назад. За десятилетие графика претерпела незначительные изменения, но строгая элегантность дизайна осталась прежней. На полках магазинов такие бутылки издалека замечались настоящими ценителями. И целью Скотта было не просто сбыть свой товар: на его виски спрос неизменно превышал предложение, но и увеличить производство. А это было довольно сложной задачей, поскольку он должен был предвидеть, каким будет рынок через лет двенадцать, рассчитав время, которое понадобится для изготовления напитка. Отец, думая о будущем, не стремился к увеличению производства, учитывая, что разлитый по бутылкам виски уже не «стареет», подобно вину, и длительное складирование не придает ему дополнительной ценности. Однако Скотт был еще очень молод, впереди у него было много времени, и он мог себе позволить рискнуть.

Забыв и про Джона, и про все свои семейные проблемы, он вновь с головой ушел в работу. Для начала он решил заняться осмотром дистилляционных кубов, часть заклепок которых на его взгляд требовала замены.

* * *

День уже клонился к вечеру, но Кейт все еще гуляла. Она отважилась уйти далеко за пределы парка, по открытым ею новым тропинкам, которые всегда звали ее идти дальше и дальше. Подошвы застревали в грязи, что мешало ей двигаться, замедляло ход. Но ей было все равно, ведь такие прогулки доставляли ей огромное удовольствие. Она обогнула вершину холма, на котором стоял особняк Джиллеспи, и уже знала, что скоро издалека покажется море в самый час заката солнца. На обратном пути ей придется поторопиться, чтобы успеть вернуться до наступления темноты.

Прогулки по угодьям Джиллеспи всегда вселяли в Кейт энергию и хорошее настроение. Везде ее поджидали милые сюрпризы: увидеть верескового тетерева или тетерева-косача, белку или куницу, а иногда и дикого кота, выбирающегося из лесного болота. Кейт обожала шум ветра, который дул здесь почти ежедневно, но звуки производил совсем особые, разные в лесу и на открытом воздухе. С каждым годом она все больше влюблялась в Шотландию, околдованная диким видом ее необозримых просторов. Поместье Джиллеспи, раскинувшееся между морем и холмами, открывало множество неповторимых пейзажей с их яркой суровой красотой, которая ей никогда не надоедала. Она совершенно забыла про Париж, не думала больше о Люксембургском саде, таком маленьком и слишком упорядоченном. Даже об отце она отныне редко вспоминала. Обиженная его равнодушием, она окончательно смирилась. Многочисленные письма, которые она когда-то совершенно напрасно писала, даже не зная, куда их послать, теперь ей казались слишком приторными и слезливыми, когда она вспоминала некоторые отрывки из них. Пока они хранились у нее на дне ящика, но, поскольку они никогда не будут прочитаны, Кейт намеревалась их уничтожить. Вся эта «утраченная любовь» долгие годы причиняла ей боль, но теперь она уже больше не рыдала над ней. Иногда, когда она залезала в ящик за карандашом или ластиком и видела там письма, она просто пожимала плечами. Детство закончилось, образ отца мало-помалу растворился в небытии, и скоро от него останется лишь печальное воспоминание.

Когда Джон решительно ей заявил, что он летом собирается отправиться во Францию повидать отца, Кейт испытала шок. Увидеть? Неужели он, наконец, подал какие-то признаки жизни? Да, но почему он приглашает в Париж одного только старшего сына? Сообщение Джона произвело на нее эффект разорвавшейся бомбы. Но, несмотря на все мольбы Кейт, он решительно отказался назвать ей адрес, сказав, что они с отцом общались лишь однажды на «Фейсбуке». Кейт тогда чуть не заплакала, скорее от разочарования, чем от огорчения, но вдруг поймала себя на том, что слез-то и не было, во всяком случае, их не было из-за отца. Если уж тот решил затеять такую жестокую и гнусную игру, которая могла вбить клин между его собственными детьми, был ли он достоин ее слез? В таком случае его стоило вычеркнуть из жизни. Кейт тогда поклялась, что по возвращении Джона она не задаст ему ни одного вопроса, и надеялась, что ей хватит воли сдержать клятву.