Лед под кожей

Камёлё почти его не замечала. Она закрыла глаза, совершенно замученная чудовищным наплывом противоречивых эмоций. «Лӱкеас Лус жив. Но фомальхиванин тоже. А зӱрёгал – в объятиях Аккӱтликса, на тропе верных, в воротах мучеников, где душа его сливается с Космическим кругом Совершенного Бытия… о Высший из Высших, освяти ее навеки!.. ибо предназначение его…»

Она бросила испуганный взгляд на три кольца серебристого холода, тяготящие ее запястье; в тихих глубинах своих мыслей она ясно слышала, как зӱрёгал говорит с ней.

«Мертвые добиваются исполнения своих последних желаний, Камёлё».

Другими словами – его предназначение теперь на твоих плечах.

– Ну уж нет! – воскликнул в этот момент Джеральд. – Это же не… Господи, вот это я называю ситуацией!

Камёлё резко подняла голову. Она не могла понять, испуган Джеральд или смеется.

На увеличенном изображении перед ее глазами трепетало лицо Лукаса, совершенно поглощенного чем-то на небе.

– Аш~шад! В коридоре! – выкрикнул он и показал вверх.

Джеральд стукнул по клавиатуре и переключился на дальнюю камеру. Теперь было видно, что по скоростной дороге летит еще один поезд, какой-то из тех, до которых не дошло оповещение из диспетчерской… то есть поезд, управляемый человеком вместо компьютера, какой-то реликт, аномалия или бог знает что. Машинист уже понял, что с тоннелем впереди что-то не так, и отчаянно пытался тормозить; но инерция была слишком сильной. Несколько мгновений все зрители ждали затаив дыхание, их снова охватил ужас; а затем поезд просвистел через обруч последнего эмиттера, будто цирковой тигр в прыжке, и оказался в пустоте. Солнце блеснуло на серебряных каннелированных боках… радугой заискрилось на голографических буквах, использовавшихся последний раз в прошлом веке. Не нужно было читать всю надпись, чтобы все понять: «Первый трансатлантический воздушный поездной состав… исторические экскурсии каждое воскресенье».

Кэрол Беннет снова завизжала.

Ее, должно быть, насквозь пронзил ужас, как и всех наблюдающих медиантов, которые хоть сколько-нибудь серьезно относятся к своей работе. Это был настоящий ночной кошмар и в то же время лакомый кусочек для криминальной хроники: поезд, полный семей на экскурсии, старичков, детей. Камёлё смотрела с ледяным ощущением абсурда, как поезд несется на верную гибель… из всех возможных комбинаций самая бессмысленная – именно этот поезд, здесь, сейчас. В такие моменты Судьбу чувствуешь физически. Она выступает на поверхность вещей, будто стальная сеть.

Предзнаменование исполнится.

В эфемерной тишине, которая предшествует катастрофам, фомальхиванин прыгнул.

Это был очень длинный, явно пятидесятиметровый прыжок, снятый камерами со всех возможных и невозможных ракурсов. Реяли зеленая туника и золотые полоски на рукавах Аш~шада – он выглядел как настоящий волшебник. Его тело перевернулось в воздухе и оказалось ровно там, куда падал поезд. Аш~шад хлестнул руками, и от его пальцев разлетелись искры. В дикой спешке он из воздуха сплетал светящиеся тросы – во всяком случае, так это выглядело на камерах. Каркас крова вдруг окружил его, словно ноги гигантского паука. Он поднимался, будто паук этот вставал. Молниеносно вырастал. Превращался в гигантский купол. В призрачное здание. В сеть. Он был огромным. Массивным. Неописуемым.

Камёлё смотрела на все это будто на привидение. У нее было представление о подобных вещах. Слишком хорошее.

«Они не могут этого знать. Это ведь невозможно. Но… хоть это и невозможно – это именно оно

.

Рё Аккӱтликс, Аккӱтликс всемогущий».

Поезд врезался в светящуюся поверхность сети, погрузился в нее и гладко изменил направление. Сеть прогнулась почти до земли, но выдержала. «Сколько же там тонн, какая скорость, какая безумная нагрузка», – потрясенно думала Камёлё. Ее губы безмолвно двигались. Она поймала себя на том, что спустя столько лет снова молится.

«Если глееварины с Хиваив способны на это… кто их, прости господи, остановит?!

Зӱрёгал был прав. Это самая большая опасность, с которой когда-либо сталкивалась Ӧссе».

Сеть покрыла сводом область, полную обломков, и мягко направила поезд на свободную полосу под дорогой. Еще добрых пятьсот метров гигантский корпус поезда скользил по траве. Замедляя ход, он оставлял в глине черную борозду. Затем энергия кончилась. Поезд остановился – так обыкновенно, так гладко, будто просто приехал на конечную станцию. Серебристые волокна паутины еще несколько мгновений развевались вдоль раскаленных пластин металла на его боках, затем вдруг опустились, погасли и исчезли.