Лед под кожей

Лукас ухмыльнулся в темноте. В мыслях он уже давно ее ни в чем не упрекал, шла ли речь о старой тайне или о новом безрассудном походе в чайную. Вместо этого у него стоял перед глазами образ, как она прибежала вчера, – Пинкертинка, какая она есть, именно то, что всегда его трогало чуть не до слез. Пинкертинка в своем чистейшем подобии, квинтэссенция самой себя, ненакрашенная, запыхавшаяся, неуклюже утопающая в черных джинсах и огромном бежевом свитере, который ей не подходил. Пинкертинка: полная противоположность возбуждающей, элегантной, утонченной женственности, антипод всех остальных его любовниц. Личность безгранично самоотверженная, вечно озабоченная, ни на что не обижающаяся. Она просто проглотила факт, что романтический ужин на двоих не состоялся. Не стала возмущаться, когда Лукас по дороге к Трэвису позвонил ей снова, чтобы она не приезжала, потому что нужно еще кое с чем разобраться. Продолжала улыбаться, когда по дороге обратно он позвонил в третий раз и не предложил за ней заехать. Она приехала сама и притащила три невероятно большие коробки пиццы с салями, банановый торт, сливки, орешки, жареную картошку, печенье и литровую бутылку вина, которое считала хорошим. Лукас не мог себе представить, как проглотить хоть что-то из этих страшных вещей, кроме разве что куска пиццы. Так же он, однако, не мог себе представить, как ей это сказать напрямую. Хватит лишь намека на недовольство – и она расплачется. В этом вся Пинки. Повод для бесконечного великодушия. Источник бесконечных конфузов. И, несмотря на это, все еще бесконечно лучшая возможность, чем многие другие.

– Я знаю о ней практически все, но, с другой стороны, практически все готов ей простить, – добавил Лукас.

– Она так не думает.

– А вот с этим я ничего не могу поделать. Я ведь ни в чем ее не упрекаю, но также едва ли могу отпустить ей грехи.

– Почему «также»? Хитрее оставлять ее в неизвестности, да? – констатировал Аш~шад.

Его голос неожиданно отвердел.

– Чем дальше, тем хуже, Лукас. Ты хватаешь вещи, которыми не интересуешься лишь потому, что они у тебя под рукой. Тебе не нужна ее любовь – отнюдь! Ты лишь хочешь иметь над ней власть. То, как ты используешь Пинкертину Вард, на самом деле гнусно.

Лукас потерял дар речи. В этот момент он был даже рад, что кругом такая темнота, потому что за свое выражение лица он не мог поручиться.

– Я не думаю, что использую ее, – выдавил он.

Ему удалось произнести это невозмутимо, но с трудом.

– Разумеется. Не думаешь. Потому что ты сроду о таком не задумывался.

Слова Аш~шада рассекали темноту будто огненный кнут. Лукас не мог не поражаться, что ему вдруг дало повод для такого выпада.

Затем он осознал, что не «вдруг».

Аш~шад критиковал его с самого начала. Буквально с первой фразы, с которой Лукас обратился к нему на Деймосе II.

– Хорошо, Аш~шад, – холодно отозвался он. – Ты, видимо, об этом больше думаешь, так посоветуй мне, будь любезен. Что я, по твоему мнению, должен сделать? Выбить из нее тайну силой?

– Тайна – это дело десятое, – едко произнес Аш~шад. – Разумеется, ты с радостью оставишь ее Пинки, чтобы чувство вины у нее росло; но, если бы ее не мучили угрызения совести по этому поводу, нашелся бы другой. Этого хочешь ты. Она постоянно должна просить тебя о пощаде. Постоянно должна трястись от ужаса. Девочка абсолютно зависит от твоего благоволения. И именно это чувство полного превосходства тебя к ней притягивает – ничто иное. Ты знаешь ее давно, но начал с ней встречаться только сейчас – именно и исключительно потому, что она открыла свою слабость. Пока ты можешь быть благородным, тебе интересно. Но найди она в себе смелость изменить ситуацию, ты избавишься от нее. И наоборот: если тебе понадобится избавиться от нее, ты мгновенно отложишь свое благородство, а свою вину свалишь ей на голову. – Аш~шад сделал паузу. – Речь не только о Пинкертине; это лишь одно из последствий, – заключил он. – Мне в целом не нравится способ, которым ты привязываешь к себе людей. Твой стиль манипуляции намного страшнее, чем всё, на что способен я.

– Благодарю тебя, – сказал Лукас. – Нет ничего лучше искренности.

Аш~шад в темноте совершенно неожиданно прыснул со смеху.