Лед под кожей

– У меня уже нет собственных интересов.

Старый профессор молчал, но его ухмылка была весьма красноречива.

– Какие еще у меня могут быть интересы? Ну, скажи? Я ведь умираю.

Призрак насмешливо приподнял брови и вдруг вонзил когти ему в спину; Лукас невольно вздрогнул от прошедшего по позвоночнику холода.

– Может, и так. Но близкая смерть тебя не оправдывает.

– Оставь меня наконец в покое!

Лукас крикнул от полной безнадежности; ему и так было ясно, что от старого профессора не избавиться. Если отцу и через пятнадцать лет после смерти не надоело его пилить, едва ли можно ожидать от него внезапного приступа великодушия, чтобы он оставил его одного хотя бы в ванной.

– А я как раз доволен. Все вышло именно так, как я планировал.

– В таком случае ты неверно планируешь.

– Серьезно?

Лукас распахнул шкафчик Софии, ища полотенце. Затем надел чистую отцовскую рубашку и обернулся, чтобы взглянуть ему в глаза. Там было второе зеркало, большое, прямо возле ванны, а в нем трепетало призрачно-бледное лицо отца. Лукас на мгновение оцепенел.

Отвратно, право слово! Если вот так убрать волосы со лба, сходство действительно ужасное.

– Твои ошибки плохи тем, что ты сам их не видишь, – ухмыльнулся старый профессор. – Ты попал в ловушку. Поставил не на ту карту. Более того, ты поставил все – то есть всего и лишишься. Ты можешь злиться в свое удовольствие. Ты все упустил. Но от тебя все равно ничего лучшего ждать было нельзя. Я давно говорил это. В тебе ничего нет.

– У тебя ужасные круги под глазами. Тебя люди испугаются, – предупредил его Лукас со злорадством. – Это твоя фишка или так у всех мертвых?

– У мертвых нет, только у умирающих, – сказал отец. – Все быстро исправится, Лус. Серьезно, поверь мне. Само по себе.

* * *

Л

укас стоял в дверях своей старой детской комнаты, которая теперь отводилась для гостей, и опирался о косяк. Чувствовал он себя вполне благополучно. Потрясающий лосось Софии компенсировал весь душевный непокой, включая нападки старого профессора; а торт со свежей клубникой, который после составил компанию лососю в желудке, не уступал ему по вкусу. У хорошей еды есть лишь один недостаток: она только увеличивает сонливость.

– Это лишь энергетический дисбаланс, – сказал Аш~шад. – Мне хватит двух часов медитации. Давно можно было это исправить, но, как ты сам знаешь, кроме того времени в такси, когда я спал, у нас не было ни минуты покоя.

– Конечно.

Лукас подождал, пока фомальхиванин удобно устроится на его бывшей кровати, и погасил свет. «Фу, Лус, разве можно так завидовать!» – ругался он про себя. С медитацией он легко смирился, а вот сна не хватало; но, к сожалению, он знал, что покоя ему еще долго не дождаться. Взгляды, которые Пинки бросала на него целый вечер, были наполнены упреками, тоской, отчаянием, нежностью и в целом переизбытком чувств всех видов. Их сдерживало лишь присутствие Аш~шада. Зато теперь эти чувства выйдут из берегов – прямо ему на голову. Профессиональный переговорщик заступит на очередную смену, где ему придется осторожно планировать, дипломатически маневрировать, незаметно убеждать и при этом всем еще проявлять понимание. «Но как говорят ӧссеане: от неминуемого не убежать», – меланхолично рассудил Лукас и потянулся к ручке двери.

– Лукас, – произнес Аш~шад в темноте.

– Неважно. Не переживай.

Аш~шад рассмеялся.

– Ты знаешь, что я хочу сказать?

Лукас замер.

– Нет, конечно. Прости. Не хочу говорить за тебя. Просто я сейчас о ней думал.

– Ты совершенно прав, я тоже, – сказал Аш~шад. – Она что-то от тебя скрывает.

– Вот это сюрприз!

Воцарилась тишина.

– Ты все это время знал, – ошеломленно сказал Аш~шад.

– Я очень давно знаю Пинки, Аш~шад. Она едва ли может что-то от меня скрыть.