Лёд (СИ)

У нас появлялось достаточно кусков такой кожи, если у наших мастеров случалась неудача и мех со шкур вылезал. Кроме подметок, из лысых шкур нарезали ремни или, прокоптив над костром, делали из них навесы от дождя.

Айвенэн с другими матерями обшивала детей. Для них охотники расстарались — настреляли зайцев и лис, и дети мало-помалу обзавелись опрятными, пушистыми, почти нарядными шубками.

Эти хлопоты вскоре стали привычными и, занимая руки, перестали занимать голову.

Я начала скучать и беспокоиться о разведчиках. Мне не хватало Алассарэ с его веселыми и едкими шуточками, не хватало неунывающих, скорых на затеи братьев Артафиндэ…

Но больше всех не хватало Ниэллина.

Себе я могла признаться: я привыкла к его заботе исподволь и молчаливой опеке, к ласковым рукопожатиям, к его улыбке и к тому, как он смотрел на меня — особенно когда думал, что я этого не вижу. Без него мне стало боязно и неуютно, как будто я лишилась опоры. Я даже сердилась на себя — так привыкла держаться за Ниэллина, что разучилась стоять на своих ногах! Того и гляди, без него Тиндалу придется водить меня за ручку и кормить с ложечки!

Раздражение ненадолго приглушало беспокойство, но вскоре мне снова начинали мерещиться чудища, ураганы и потопы, подстерегающие путников во льдах. И вдруг разведчики не сумеют найти обратную дорогу?

По временам надуманные страхи совсем одолевали меня, и повседневные занятия делались нестерпимы. Не в силах больше коптиться в дыму и ковырять иглой толстые шкуры, я брала большой котелок и шла на болота за ягодами. Сидя среди кочек, я час за часом обирала с кустиков мелкую, покрытую сизой патиной чернику или вытягивала из мха ожерелья клюквы.

Бесконечная холодная равнина окружала меня. Мои тревоги были ей безразличны — и постепенно растворялись в посвисте ветра, в прядях тумана, в воде лужиц и ручейков. В голове моей не оставалось мыслей; я будто сама превращалась в кочку или в куст, а то и вовсе исчезала в великом безмолвии… пока Арквенэн не разыскивала меня и не уводила обратно в лагерь.

Собранные ягоды мы частью отдавали детям, частью заготавливал впрок, высушивая у огня. На вкус после этого они мало чем отличались от сушеного мяса — но не все ли равно, чем спасаться от голода, если придет нужда?

Мучаясь неизвестностью, я несколько раз пыталась дозваться Ниэллина, и мне казалось даже, что он слышит меня. Но он не отвечал, и мне становилось только хуже. Наверное, они ушли слишком далеко… А вдруг что-то случилось, и Ниэллину так плохо, что он не может ответить мне?

Тиндал поначалу подтрунивал над моим беспокойством. Но к концу второй недели он, да и многие другие стали все чаще поглядывать на север. Лорд Нолофинвэ хранил на лице особое бесстрастие, которое скорее выдавало его тревогу, чем скрывало ее. Артафиндэ же оставался искренне спокоен и на шестнадцатый день объявил: все в порядке, разведчики возвращаются.

Меня охватило облегчение, тут же сменившееся жгучим, зудящим нетерпением. Я еле удержалась, чтобы не выбежать им навстречу!

Они пришли через два дня, усталые, исхудавшие, с обветренными лицами и загрубевшими руками. Не считая этого, все были целы и невредимы, и мне сразу стало стыдно за пустые страхи. Их окружила толпа, а я, охваченная смущением, медлила в сторонке.

Ниэллин сам пробрался ко мне, стиснул в объятиях так, что хрустнули кости… и вместо приветствия сказал тихо:

— Тинвэ. Зря ты не послушалась нашего Лорда.

Я дернулась, уперлась ладонями ему в грудь — не таких слов я ждала! Но он только крепче прижал меня к себе:

— Т-ш-ш… Не сердись, ладно? Больше не буду. На самом деле… я не смогу без тебя там, во льдах. Одному не пройти. А вместе можно… попытаться.

— Ну спасибо, что не держишь меня за обузу, — проворчала я. — Только зачем обманывать? Будто тебе мало товарищей и отца!

Наверное, Ниэллин тоже ждал от меня других слов — брови его поползли кверху. Почему мы все время говорим друг другу не то, что надо? Хоть бы не обиделся!

— Я скучал по тебе, — признался он, неохотно выпуская меня из объятий.

— Я тоже… даже посылала тебе зов… Ты слышал?

Ниэллин отвел глаза.

Ах вот как! Значит, слышал и не ответил! Ему было все равно, что я от тревоги места себе не находила!

— Прости, — повинился он. — Я не мог. Хорошего сказать нечего было, а плохое не хотелось… не хотелось пугать зря… Погоди. Сейчас Тамуриль все расскажет.

Так-то он хочет уберечь меня от страха! Что же это за ледяной путь, о котором нельзя говорить прямо, без утайки?

Долго ждать ответа не пришлось — Тамуриль, не откладывая, удовлетворил общее любопытство.