Лёд (СИ)

— Хочешь прохладиться? — спросил Алассарэ. — Еще снежку?

Снова встряхнув меня, Ниэллин зло просипел:

— Не смей! Только засни — убью!

Вместе со словами меня настиг его зов, полный отчаянной тревоги и нежности. Все вместе было до того странным, что я совсем очнулась.

— Если заснет, тебе трудиться не придется, — озабоченно пробормотала Аркенэн. Это она держала меня.

Я открыла рот сказать, что не сплю — и Ниэллин тут же сунул мне кусочек лембаса. Мне оставалось только прожевать и проглотить.

Удивительное дело! Дома хлебцы были обычной дорожной едой. Этот же кусочек показался мне вкуснее матушкиного праздничного печенья, а по жилам побежало настоящее тепло. Он как будто напитал меня чудесной, животворной силой! Наверное, так и есть: лембасы хранят в себе благодать Валинора, ведь зерно для них взрастили еще при Свете Дерев…

Это снадобье поистине драгоценно, его надо беречь! А на меня уже потратили частицу, ведь я оказалась ничем не лучше несчастных, которых осуждала за слабость. И потратят еще, если я так и буду рассиживаться в снегу.

Я ухватилась за Ниэллина. Он поднял меня на ноги и, прижав к себе, прошептал на ухо:

— Тинвэ, не поддавайся, не смей. Не хочу искать тебя в Чертогах Мандоса.

— Тебе нельзя, — пробурчала я. — Ты же целитель. Ты не можешь бросить всех.

— Вот и не искушай меня, ладно?

Он легко коснулся губами моих губ, но отпрянул и отпустил меня прежде, чем я сообразила, как ответить ему. От мертвящего холода во мне не осталось и следа, лицо пылало. Все-таки зря Ниэллин истратил на меня кусочек хлебца! Мог бы просто обойтись поцелуем…

Силы вернулись ко мне очень вовремя: нас снова настиг вал мнущегося льда, и снова пришлось бежать ради спасения жизни… Вернее, ковылять, падать, ползти, мертвой хваткой вцепившись в ремни волокуш.

Подвижки льда продолжались еще полкруга. От того перехода в памяти остались обрывки: мрачное, темное после сияния небо, боль в натруженных мышцах, тычки саней, бесконечные падения лицом в снег, вой ветра, плач Сулиэль, проклятия, которые посылал льдам Тиндал…

А потом мы остановились, уткнувшись в спины тех, кто шел перед нами.

Стало гораздо тише: лед успокоился, треск и скрежет его прекратились. Смолкли и наши стоны, проклятия и ругань. Лишь ветер свистел среди ледовых нагромождений — гнал нам навстречу клочья тумана, тут же изморозью оседавшего на одежде и поклаже, на вывороченных, расколотых льдинах.

Впереди, совсем недалеко, в небо взлетели две стрелы.

Я вздохнула с облегчением. Как хорошо, что Нолофинвэ решил устроить привал прямо здесь, не велел искать место поровнее! Я ведь и шагу больше не могу ступить…

Мы стали озираться, прикидывая, где устроить укрытия. Тиндал с озабоченным, недовольным видом влез на ближайшую груду льда, огляделся… Лицо его помертвело.

— Что там? — крикнула я.

Он молчал.

Я с трудом вскарабкалась к нему — он указал рукой.

Впереди, в четверти лиги от нас, над искореженным льдом висел плотный, колышущийся туман. Он простирался поперек нашего пути, сколько хватало глаз. Второй Дом разбрелся у края завесы, не углубляясь в нее.

Вдруг сильный порыв ветра в клочья разорвал и разметал белесую кисею. За нею курилась паром черная вода.

Туман скрывал длинную, широкую полынью, расколовшую лед, словно река — каменную равнину.

Ледовый панцирь моря разрушился. Наш путь завел нас в тупик.

12 Задержка

Мы не стали рыдать и заламывать руки перед неодолимой преградой. На это просто не было сил. Новая беда поразила нас, словно новое проклятие. Рок готовит нам западни одну хуже другой и не отступит, пока не погубит нас окончательно!

Онемевшая, ослабевшая, я уцепилась за Тиндала, чтобы не упасть. А он так и стоял столбом, вперив взгляд в черную воду полыньи.

Я опомнилась, только услыхав хриплый голос Артафиндэ. Тот приказал разбивать лагерь, есть и отдыхать. А утром, на свежую голову, решать, как быть дальше.

Только это нам и оставалось.

Мы с Тиндалом слезли с ледяной гряды. Остальные тоже зашевелились, молча, не глядя друг на друга, занялись обычными приготовлениями.

Имеют ли они смысл, стоит ли через боль и изнурение возиться, пытаясь продлить обреченное существование? Вернуться нельзя, идти вперед невозможно… Если же мы застрянем здесь, то неизбежно погибнем от голода и холода.

Не лучше ли упасть в снег и тем сразу оборвать череду мучений?

Все же привычка цепляться за жизнь взяла свое. Мы забились в укрытия, с жадностью, не насыщаясь, проглотили скудный ужин, спрятались от голода и отчаяния в тревожный сон… А наутро первым делом собрались на краю полыньи — решать, как быть дальше.

Широкое разводье тянулось поперек нашего пути, с севера на юг. Над ним по-прежнему висел туман. Порывы ветра морщили черную гладь воды, пускали полосы ряби. Тогда туман редел, и становился виден другой край полыньи. Он отстоял от нашего сотни на две-три шагов… и был столь же недосягаем, как восточный берег моря.