Лед у подножья (СИ)

— Учесть ошибки прошлого ведь так не сложно, — покачала головой Избранная. — Но есть одно «но». Мы не учимся на них, повторяем из раза в раз. Потому мир постоянно стоит на краю, на грани катастрофы. По кругу все, из раза в раз. Война идет, по кругу все… О, как же я устала от этого. Война сметает годы за собой, уносит жизни, уносит мечты, разбивает на осколки счастье…

Эллисон не могла наблюдать за тем, как ее возлюбленная страдает. Она подошла к Мише, бормотавшей себе под нос:

— Ледяная Королева появилась неспроста. Как и ее предшественники до того. Все по кругу идет, все повторяется.

— Ты лучше помолчи со мной, — резко встряхнула ее Эллисон. — Унынием делу не поможешь.

Мишель растерянно заморгала, а потом присела на край фонтанчика, погрузившись в себя. Автогонщица примостилась рядом. Теперь она боялась нарушить тишину. Молчание оказалось единственным лекарством, способным вылечить душевные раны и успокоить нервы.

Неужели Мишель и вправду считала, что каждый день отнимает у кого-то жизни? Что Ледяная Королева бесчинствует где-то далеко, но она принесет страдания и разрушения и на эти земли, когда доберется до них.

Пиренеи… Могущественная страна, порвавшая с прошлым Хитлара. И, все равно, именно там появилась очередная угроза миру. Но Мишель зря считала эту случайность насмешкой судьбы. Не существовало бы зла — невозможно было бы определить добро.

Волшебная атмосфера оказалась разрушена под гнетом мрачных мыслей. Но тишина убаюкивала, успокаивала. В мрачных толщах Ра отражалась бледная Луна, вынырнувшая из-за туч.

Мишель тоже смотрела на водную гладь. Пожалуй, им и впрямь нравилось одно и то же. Эллисон хотела бы, чтобы они оказались одним целым, но не растворяясь друг в друге. И чтобы этот миг тянулся бесконечно. Чтобы сама вечность позавидовала им, встретившим друг друга светлым душам. По крайней мере, именно в это хотелось верить.

Эллисон подняла голову. Небо казалось не менее красивым. Как и прибрежные домики со странными крышами. Одно здание было покрыто черепицей, другое щеголяло флюгером, вертевшимся из-за ветра, третье же казалось выщербленным из камня бруском, ибо крыша его была ровной и плоской, как блин.

— Как здорово, что мы остались в тишине, — произнесла Мишель. Эллисон повернула к возлюбленной голову. В глазах Избранной больше не отражалась вселенская печаль. До следующей мрачной думы. — Размышлять над крышами… Ты ведь тоже думаешь о том, почему они получились такими разными?

— О да, я думаю о проектах, об индивидуальности, которую хотели заложить архитекторы. Когда-нибудь их не станет, но продолжение их самих будет стоять на этих берегах еще немало лет, пока безжалостное время не возьмет свое, — Эллисон расплылась в улыбке. — Ну вот, я опять говорю о мрачных вещах.

Она заметила в воздухе движение. Взмах крыльев, и еще, и еще.

— Смотри, голуби летят! — развернула подругу Эллис.

Две небольшие тени взметнулись ввысь, чтобы затем сложиться и спикировать на одну из пустовавших лавочек.

— Да нет, это были летучие мыши, — с сомнением произнесла Мишель. Затем повернулась, сталкиваясь взглядом с автогонщицей. — Разве нет? Нет?

— Нет, — кивнула Эллисон. — Это была птица. Я видела, как она махала крыльями.

Река зашумела, течение стало сильным, словно на город собиралась обрушиться буря. Но также быстро смолкла. И снова, и снова повторяла эти движения, словно переполняли ее бурлящие чувства, которые невозможно было выразить. Этим она напоминала Эллисон, упускавшую момент за моментом.

Мишель сидела с закрытыми глазами, покачиваясь взад-вперед. Она слушала самую притягательную музыку — музыку волн.

Эллисон же не могла быть такой безмятежной. Река подсказывала ей, что течение не стоит на месте, равно как и жизнь. Эллисон боялась, что такие чудесные моменты больше не наступят. Она боялась все испортить, но и дальше молчать не могла. Автогонщица развернулась, и девушки оказались друг напротив друга.

— Открой глаза, — попросила Эллисон.

Мишель доверчиво послушалась. Их взгляды встретились. Сердце ухнуло к пяткам. Эллисон не боялась участвовать в гонках или убегать от бандитов. Но в этот момент страх путал мысли, отчего автогонщице показалось, что она начала нести околесицу.

— Я принимаю все в тебе, — призналась Эллисон. — Я говорю и смотрю на тебя… и у меня мурашки по коже.

Мишель не засмеялась. Не перебила. Не сказала, что подруга пьяна, перегрелась или выжила из ума. Вот только приняла ли как данность эти слова? И не занялась ли самобичеванием?

Эллисон надеялась, что ее чувства приятны возлюбленной. Автогонщица надеялась на чудо, на понимание, на принятие… и потому покорно ждала ответа.

Она боялась, что ее не поймут. Но и не могла все выпалить как на духу. Скромная девушка занимала в сердце Эллисон больше места, нежели сражавшаяся за место под солнцем автогонщица. Первая натура была романтичной и любившей людей, вторая же забывала обо всем, кроме скорости.

И вот только встретив Мишель, неуверенно ступавшую по тонкой тропе, Эллисон поняла, что ей интересны не только одни гонки. И даже не столько они вдохновляют, волнуют, чаруют…