Леди из Фроингема

Дверь, царапая каменный пол, отворилась, и из высокого узкого зева подземного хода донёсся запах сырой земли и гнилой древесины. Выхватив фонарь у Финча, Хигнетт, не раздумывая, ринулся вперёд, выкрикивая имена детей.

Ход, вначале узкий и прямой, стал ощутимо искривляться уже через несколько десятков шагов. Идти приходилось осторожно, так как уровень пола резко снизился. Из-за криков Хигнетта ничего не было слышно, и Финчу пришлось попросить его замолчать.

Дальше двигались в тишине, и надежда отыскать детей живыми начала таять. Ход в глубине холма, на котором стоял замок, расширился, теперь можно было идти по двое, и Оливия с признательностью ощутила прикосновение к своему плечу руки брата и ответила на его виноватый взгляд благодарным кивком. Недавняя размолвка ещё не была забыта, но взаимная досада близнецов сменилась обоюдным чувством вины.

Детей обнаружил Финч. Все остальные не раз и не два прошли мимо тёмной ниши, в глубину которой не проникал свет фонарей, и лишь ему пришло в голову заглянуть туда.

Прижавшись друг к другу, мальчики то ли спали, то ли находились в забытьи. Рядом обнаружился пустой холщовый мешок и глиняный подсвечник с застывшей лужицей воска, в которой утонул короткий фитиль. Ручонки детей были холодны; мальчики не хотели открывать глаза и только тихо и жалобно хныкали, но пульс прощупывался, и все облегчённо выдохнули.

Обратный путь был тяжелее: ноги Оливии, несущей на руках самого младшего, – прижимавшей его к себе так крепко, что под кожу проникал холод маленького застывшего тельца, – скользили, глаза устали от безжалостного света фонарей. Наконец она уступила Филиппу и передала ему ребёнка.

Когда они все вывалились из двери, разверстой в стене, Анна, в кои-то веки выполнившая данное ей распоряжение быстро и ничего не перепутав, уже стояла наготове с одеялами и грелками, наполненными горячей водой. Детей, жмурившихся от света, завернули в несколько слоёв, обложили грелками и оставили на попечении Финча и горничной. Хигнетт же сразу отправился к сестре, чтобы сообщить радостное известие и прервать её горестную агонию.

Близнецы, почувствовавшие себя бесполезными во всей этой суете, покинули комнату старого лорда и, не сговариваясь, вышли на галерею, с которой открывался вид на опустевший холл. Двери так и остались распахнутыми, и через дверной проём была видна подъездная аллея, освещённая ярким солнцем, и кусочек голубого неба. Сквозь узкие витражи лился свет, его карамельные отблески дрожали на полу, на стенах, на мраморе скульптур и панелях из благородного дуба. С одним из них решил поиграть рыжий мышелов, неожиданно забрёдший в холл из кухни – выгнув спину колесом и распушив хвост, он изображал грозного зверя, одержимого яростью, и наскакивал на воображаемого противника в уморительной кошачьей манере. Оливия, не выдержав, громко и с облегчением рассмеялась, и кот, немало оскорблённый тем, что его неразумная выходка обрела свидетелей, тут же принял свой обычный хмурый вид, исполненный достоинства, и поспешил вернуться в кухонный мир, полный восхитительных запахов мясных обрезков и мышиного страха, где над ним никто не смел насмехаться.

***

Допрос Присциллы Понглтон не занял у инспектора много времени. Окончательно сломленная, она призналась в преступлениях, которые совершила, но обсуждать подробности своих злодеяний категорически отказалась.

За всё время, что сержант Бимиш заносил её показания в протокол, она не проронила ни слезинки, и только когда Грумс спросил, желает ли она видеть Седрика, лицо Присциллы исказилось, и она, закрыв глаза, отрицательно покачала головой.

– Не пускайте его ко мне, инспектор, прошу, – по лицу её заскользили слёзы. Одна за другой, как капли дождя, они сбегали по её длинной шее. – Не позволяйте ему.

– Ваше право, миссис Понглтон, – сухо ответил Грумс, делая сержанту знак вывести преступницу из кабинета.

На пороге Присцилла остановилась и порывисто обернулась к инспектору:

– Могу я узнать, детей нашли? С ними всё в порядке?

Он помедлил, затем так же сухо ответил:

– Да, миссис Понглтон, детей сумели спасти.

– Я так сожалею, поверьте, – она умоляюще посмотрела на полицейских, но никто из них не ответил на её взгляд.

Бимиш вывел её, и она послушно последовала за ним по длинному серому коридору, в конце которого, под самым окном, забранным толстой решёткой, стояла выкрашенная коричневой краской казённая тумба, похожая на эшафот.

***

Виктория ещё раз дёрнула за сонетку, но никто – ни Анна, ни Хигнетт, – не явились на её зов. Убедившись, что успокоительные капли подействовали на Седрика, она спустилась в холл как раз в тот момент, когда раздался звонок в дверь.

Виктория помедлила, уверенная, что сейчас-то, наконец, явится кто-то из слуг, но звонок раздался ещё раз, и ещё, и снова, и, чтобы прекратить этот звон, ей пришлось отворить дверь самой.

– Долго же вы, – проворчал инспектор, вручая ей шляпу, будто какой-то горничной. – Где мисс Адамсон? Позовите-ка мне её, – и, заметив, с какой надменной злобой Виктория смотрит за него, прибавил: – Уж будьте так добры, миссис Понглтон.