Леди-пират

Казалось, он приходил в монастырь только для того, чтобы улаживать здесь свои дела. Его неизменно и неотступно, словно тень, сопровождал некий Больдони. Как ни старалась Мери сблизиться с маркизом, она слышала от него лишь ничего не значащие любезности — и в то же время многие посетители монастыря настойчиво за ней ухаживали. Так, однообразно и довольно скучно, хотя и красочно, прошли три месяца. Так продолжалось до того дня, когда ее призвала к себе мать-настоятельница.

— В чем дело, дитя мое? — ласково спросила она. — Вашего присутствия жаждут, и я удивлена, что вы не спешите откликнуться на зов. Уж не больны ли вы?

— Нет, я совершенно здорова, — ответила Мери, — но я недавно овдовела и все еще сильно горюю. Мне требуется время.

Мать-настоятельница только вздохнула:

— Понимаю. Но, знаете ли, дитя мое, исцелиться можно лишь от той болезни, которую лечат. А для того чтобы оправиться от любовного недуга, нет средства вернее любви.

— Хотела бы я, чтобы все было так просто.

— Все так и есть, не сомневайтесь. Дайте высказаться вашим инстинктам, позвольте жизни приручить вас, и вы вновь обретете к ней вкус. Исцелитесь на радость всем, а я буду молиться за вас и вашего мужа. Поверьте мне, ему надо позволить уйти с миром. Или Спаситель наш больше ничем не сможет вам помочь.

Намек был вполне прозрачным, и Мери покорилась воле матери-настоятельницы, сказав себе, что в прежние времена достаточно любила плотские радости для того, чтобы попробовать вновь получать от них удовольствие. Тем более что в речах монахини была и доля истины. Какая-то часть ее, Мери, лелеяла свою неудовлетворенность ради того, чтобы сохранить всю силу ненависти. Другая часть не хотела предавать память Никлауса, заводить любовника. И все же за несколько дней она сумела преодолеть зависимость и сделала выбор.

Поскольку Балетти явно не искал общества послушниц, надо было подбираться к нему другим способом. Обольстить господина Больдони, такого приятного лицом и обхождением, представлялось нетрудным делом — он не раз бросал на Марию Контини неравнодушные взгляды.

В монастырской приемной венецианские аристократы нежились на мягких диванах, расположившись вокруг Балетти, который играл на скрипке. Едва маркиз отложил инструмент и, несмотря на овации, откланялся, Мери заняла место с краю решетки, поближе к коридору, которым ему предстояло идти к выходу. Как она и рассчитывала, Больдони шел следом за маркизом.

— Синьор Больдони, — позвала она, — вы научите меня играть в карты, скажем, в басет?

Тот, отделившись от друга, приблизился к ней.

— Столь прелестной улыбке ни в чем нельзя отказать! Здесь?

— Или у вас… — томно протянула она, опустив глаза.

— Буду счастлив принять вас у себя, сестра Мария.

— Не так счастливы, как я, — еще более жеманно проговорила она, опалив его пламенным взглядом.

— Будьте завтра готовы к двум часам. За вами придет гондола.

— Не стесняйтесь, сударь, научите меня всему, — настойчиво попросила она.

— Можете на меня положиться, прекрасное дитя, — торжественно изрек Больдони, прежде чем распрощаться с ней.

Мери услышала, как он просит аудиенции у матери-настоятельницы, а идущий рядом с ним Балетти уверяет, что это невинное дитя, должно быть, скрывает прелестные тайны. До самого утра Мери не могла успокоиться, все представляла себе день, когда она заставит маркиза выдать его тайны, щекоча ему горло острием кинжала.

Дом Джузеппе Больдони стоял рядом с дворцом маркиза де Балетти. Не столь роскошный, как соседний палаццо, он тем не менее укрывал в своих стенах немало бесценных сокровищ, в том числе — чудесный фонтан, украшенный разноцветной мозаикой, который бил во внутреннем дворике, полном цветов и апельсиновых деревьев. Именно там, в этом прелестном патио, куда Мери проводил слуга в ливрее, хозяин дома и предпочел ее ждать.

— Входите, сестра Мария, — любезно встретил ее венецианец. — Вы здесь у себя дома, — прибавил он, указывая ей на скамью, укрытую в тени разросшейся виноградной лозы.

— У меня нет другого дома, кроме храма Господня, — солгала Мери, надеясь тем самым доставить удовольствие Больдони.

Легонько провела пальчиком по краю выреза платья, как когда-то при ней проделывала Эмма, и тихонько застонала:

— Я больше не могла оставаться там взаперти, я изнемогала от зноя.

— Ну так идите же сюда, ангел мой, — прошептал Больдони, властно взяв ее за дразнившую его руку.

Он отвел гостью к фонтану, зачерпнул в пригоршню воды и стал ронять, каплю за каплей, между ее грудей, до тех пор пока ткань платья не промокла насквозь, а Мери не начала дрожать.

— Сударь, — с видом жалобным и виноватым взмолилась она, — что подумает мать-настоятельница, если я вернусь такая промокшая?

— Уверяю вас, она ничего не узнает, — принялся нашептывать сластолюбец, обвивая ее талию.

Мери откинула голову назад, чувствуя, как губы Больдони вбирают прохладную воду с ее груди. С ее губ сорвался уже непритворный стон. Мать-настоятельница была права. Долго она без этого обходилась. Слишком долго. Больдони начал расшнуровывать ее корсаж.