Леди-пират

Корк был доволен. Балетти придерживался того же мнения, что и он сам. Посол и Больдони зашли, на его взгляд, слишком далеко. И потому он взялся им служить — ради того, чтобы вернее погубить их; впрочем, отчасти и для того, чтобы рассеяться. Потому что, хоть и выходил он в море на своем фрегате, хоть и испытывал подлинное наслаждение от качки и водяной пыли, оседающей на лице, Клемент Корк чувствовал себя глубоко уязвленным. Уязвленным тем, что Мери Рид под чужим именем беззастенчиво отдавалась другому, тогда как ему не захотела даже просто признаться в том, что она — женщина. Гордость капитана страдала от этого. Он, о котором мечтали десятки женщин — как простые служанки, так и знатные дамы, не имел счастья понравиться именно этой, а вот она-то как раз его интересовала, поскольку отличалась от прочих. Он не рассказывал о ней Балетти. Мери вполне могла бы соблазнить и маркиза, если бы выбрала его своей мишенью. Однако время она проводила с Больдони.

Корк не знал, радоваться этому или огорчаться. Больдони был сама лживость и неискренность, Клемент не сомневался, что он сблизился с Балетти только ради того, чтобы удобнее было за ним следить. Маркиз согласился с ним.

— Я знаю, что он снабжает сведениями обо мне Эмму де Мортфонтен. Ну и прекрасно! Не беспокойся, дорогой Клемент! Он видит только то, что я позволяю ему увидеть, и передает этой даме только то, что я сам готов ей поведать о себе. И еще: кто, по-твоему, лучше следит за противником? Тот, кто опускается до того, чтобы прислуживать ему, или тот, кто видит положение в целом и владеет им?

Корку помнилось также, что Мери говорила о мести. Если она за что-то затаила злобу на Больдони, в этом не было ничего удивительного. Если она хотела за что-то его наказать — тем лучше, это будет в интересах Балетти. Даже если она, на его взгляд, странным образом взялась за дело.

— Курс на Пантеллерию, — приказал он старшему матросу. — Нам надо вербовать пиратов.

Фрегат на всех парусах понесся вперед, гордо разрезая пенные волны, и не менее гордая улыбка прорезалась на довольной физиономии Корка.

* * *

Мери проводила куда больше времени в алькове, чем в монастырской приемной. Некоторые посетители, слегка раздосадованные тем, что не им отдано предпочтение, стали относиться к ней с подчеркнутой холодностью, другие продолжали присылать записочки и приглашали вместе с любовником на оргии, которые устраивали в закрытом для посторонних казино. Мери не говорила об этом Больдони, предоставляя ему возможность подчинять ее своим прихотям.

Он был наделен довольно богатой фантазией и неустанно выдумывал все новые игры и развлечения, чтобы испытать подругу. В Венеции стремление к наслаждениям было сродни таким возвышенным искусствам, как живопись, скульптура, поэзия, театр или музыка. Каждый любовник втайне мечтал сравняться с Тинторетто. Мери упивалась всем этим, открывая для себя утонченный разврат, щекотавший ее чувства.

Больдони уверял ее, что она пылкая возлюбленная. Пылкая — несомненно. Возлюбленная… может быть, но точно не влюбленная.

— Мне хорошо с вами, Мария. Вы подчиняетесь моим требованиям с трогающей меня самоотверженностью, — признался как-то вечером Больдони, неспешно поглаживая ее шелковистую кожу. — Вы с каждым днем становитесь для меня все более желанной.

Мери не ответила. Хотя она вот уже три месяца как была любовницей Больдони, тот никому ее не показывал. Он принимал ее тайно, любил страстно, но ни с кем не знакомил, держал в стороне от светской жизни даже тогда, когда Венецию охватило карнавальное веселье. Вместо того чтобы приблизить ее к Балетти, на что она рассчитывала, эта связь удерживала ее вдали от всего и всех.

— Что же вы молчите, моя нежная?

Мери вздохнула, будто бы слегка обиженная.

— Вы должны были всему меня обучить, сударь. Я стала вашей сообщницей, жаждущей знаний. При этом я слышу со всех сторон упоминания о других играх, более… — жеманно протянула она, — как бы это сказать?..

— Смелых?

Мери кивнула. Больдони притянул ее к себе:

— У меня и правда был соблазн вас в это вовлечь.

— Так почему же вы этого не сделали? Я ведь вам говорила, что мне нравится маркиз де Балетти, — напомнила она. — А мы никогда не видимся.

Больдони только вздохнул, явно раздосадованный:

— Балетти редко принимает участие в таких оргиях. Мне неприятно думать о том, что вас к нему влечет.

Мери надула губки:

— Но ведь вас-то часто видят с другими дамами. И разве я на это обижаюсь? Никогда.

— Я желаю этих дам, но не люблю.

— Как я должна это понимать?

Больдони долгим взглядом посмотрел ей в глаза:

— Как то, что я не хочу потерять вас, Мария.

— Тогда сделайте так, чтобы у меня были причины вас любить. Если вы не хотите вовлекать меня в ваши чувственные бесчинства, расскажите мне о тех, кому это нравится. Опишите мне Венецию такой, какой видите ее вы. Дайте мне ощутить вкус того, что вы мне запрещаете.

— Хорошо, дорогая моя. О чем бы вы хотели, чтобы я рассказал вам?

— О венецианских дамах, например. Какая из них самая привлекательная и желанная?