Леди-пират

— Об этом даже и не думайте, — притворно испуганно заговорила она, нарочно, чтобы его подразнить. — А вдруг кто-нибудь войдет?

— Да я только об этом и думаю, Мария. И еще о том удовольствии, которое этот «кто-нибудь» получит, глядя, как мы ласкаем друг друга.

Еще несколько минут — и вот она уже стоит в тени апельсиновых деревьев обнаженная по пояс, хмелея от ласк и стараясь отогнать упорно всплывающее перед мысленным взором лицо Никлауса. И убеждая себя: муж хотел бы, чтобы она жила, а не чахла и угасала, оплакивая его.

Больдони продолжал все с тем же чувственным пылом мять и целовать ее груди и теснить к фонтану, нетерпеливо пытаясь задрать ее юбки. Вскоре уже водяные брызги покрыли лицо и плечи Мери. И, присев на широкий бортик мраморной чаши фонтана, она, сладострастно изогнувшись, наконец отдалась ласкам венецианца.

Остаток дня она провела в ожидании — когда же поднявшийся к вечеру теплый ветер высушит ее платье послушницы, разложенное на камнях. Больдони завернул Мери в шелковую шаль, которая хоть и прикрывала самое главное, но выглядела на ней до крайности непристойно. Довольный тем, с каким вожделением и в то же время смущением поглядывают на его гостью слуги, хозяин дома показывал ей свое логово и разглагольствовал о том, что он, не имея ни малейшего намерения вступать в брак, очень рад испытывать такое влечение к ней, уже сочетавшейся с Господом.

— Единственное, что меня тревожит, — призналась Мери, — как бы не сделаться недостойной Его.

— Выбросьте эту печаль из вашей хорошенькой головки, Мария, — прошептал Больдони и поцеловал ее. — Мой друг маркиз де Балетти заботится о том, чтобы я оставался бесплодным.

Мери во все глаза уставилась на него:

— Да как же это возможно?

— Если б я вам открыл секрет, вы сочли бы это дьявольским промыслом.

— Я увидела бы в этом промысел провидения, долженствующий уберечь меня от греха!

Он расхохотался и снова принялся целовать ее. Мери было так хорошо, она и не думала, что плотская любовь до такой степени успокоит ее.

— Похоже, этот маркиз де Балетти просто переполнен идеями! Вы меня с ним познакомите?

— А вам хочется?

— Мне хочется всего, чего хочется вам.

— У маркиза не вполне обычные вкусы. Но это не значит, что вы не можете ему понравиться.

— Не считаете ли вы меня слишком дерзкой и бесстыдной?

— Да, — признался венецианец. — Именно это меня вчера и смутило. То обстоятельство, что вы сами меня выбрали. Я-то давно вас приметил, но претендентов было много, и некоторые весьма высокопоставленные… Было бы вполне логично, если бы вы предпочли их.

— Вы об этом жалеете? — спросила Мери, позволяя куску шелка соскользнуть наземь.

Слуга едва не задохнулся.

— Вот если бы вы, ангел мой, не сумели так удачно ответить, я бы точно об этом пожалел… Вам это так к лицу… — прибавил Больдони, наклоняясь, чтобы подобрать лежащую у ног Мери шелковую ткань и мимолетно прижавшись лицом к ее животу.

Он вновь протянул шаль Мери, но она не стала прикрываться ею, как раньше. Для того чтобы достичь своей цели, ей необходимо было остаться с Больдони наедине. Небрежно перебросив ткань через плечо, она, вызывающе и непристойно нагая, пошла впереди него по лестнице. Мери Рид и в голову не пришло бы то, что позволяла себе Мария Контини. Только в Венеции она могла до такой степени забыть о стыдливости. Возбужденный смех Больдони стал ответом на ее бесстыдную выходку, и платью пришлось еще некоторое время посушиться.

8

Сентябрь 1701 года так и не подарил прохлады Светлейшей республике. Лето никак не кончалось и было все таким же знойным. Если бы ветер, дувший с моря, не приносил с собой легкой свежести, Венеция задохнулась бы от жары.

Когда Джузеппе Больдони явился к Эннекену де Шармону, лоб у последнего блестел от испарины, ладони взмокли, и гостю это было крайне неприятно — пот у хозяина дома был ядреный. Господин посол пытался перебить его запах духами, и получавшаяся смесь ароматов так шибала в нос, что Больдони предпочел устроиться в тени черешневого деревца: хотя от протекавшего совсем рядом канала тоже поднимались сомнительные испарения, к запаху венецианской воды он все-таки уже притерпелся.

— Чему обязан вашим визитом, дорогой мой? — осведомился Эннекен де Шармон после того, как велел подать им лимонаду.

— Что вы думаете насчет этой войны за испанское наследство?[7] — в упор спросил его Больдони.

— Как человек или как посол?

— И тот и другой.

— Мой сюзерен не может отречься от своего потомства. Его внук — законный наследник пустующего испанского трона. Государь может лишь поддержать его. Разумеется, имперцы[8] правы, когда требуют, чтобы он не мог претендовать одновременно и на французскую корону. Нельзя объединить две эти страны под одной властью. Равновесие Европы будет тем самым нарушено. Одна лишь Франция получила бы от этого выгоду.

— А если бы вы были на месте славного французского короля Людовика?