Леди-пират

— Вы посмеете утверждать, что Венеция… — Патриций налился багровой краской и рывком вскочил — так, будто оскорбление задевало лично его. Это был уже немолодой человек, родственник дожа.

— Успокойтесь, дорогой мой. Я слишком уважаю Светлейшую республику для того, чтобы позволить себе подобный выпад против нее. Многие люди могли бы извлечь немалую личную выгоду из темных дел в наших водах. Я уверен, что именно там господину де Форбену и следовало бы искать виновных. И Большому Совету неплохо было бы помочь ему в этом, вместо того чтобы над ним насмехаться.

Патриций тотчас успокоился, устало провел рукой по серебристым волосам.

— Вы здравомыслящий человек, маркиз. Я передам ваши соображения дожу.

Балетти слегка поклонился в знак признательности. Когда он снова поднял голову, Мери заметила, что его взгляд направлен на посла. Эннекен де Шармон, смертельно побледневший, делал видимые усилия для того, чтобы сдержаться. Мери окликнула его:

— Вы вдруг так побледнели, сударь, должно быть, у вас голова разболелась?

Посол злобно посмотрел на нее, и Балетти решил вмешаться:

— Как я вижу, вас все еще беспокоит ваш желчный пузырь. Вам следовало бы сократить свои излишества, во время карнавала все мы не знаем меры. Я пришлю вам один из моих эликсиров здоровья.

— Вы слишком добры, — поморщился французский посол.

— Нет, в самом деле, перестаньте-ка портить себе кровь этой историей, — подхватил все тот же патриций. — Господин де Балетти совершенно прав. Франция и Венеция в этом деле не противостоят друг другу. Если Форбен будет упорствовать в своих обвинениях, мы наведем порядок. В конце концов вполне может быть, что это кратковременная болезнь. Но я понимаю, что это вас огорчает. Вы оказались в неудобном положении.

— Да, вы правы, — согласился посол, на лицо которого мало-помалу начали возвращаться естественные краски.

Мери не стала дальше ему докучать, тем более что заметила, как злобно он на нее покосился.

— Я с вами прощаюсь, господа, — поднявшись, решительно объявил патриций. — И без того я слишком засиделся, чего доброго, жена вообразит, будто я шалю в каком-нибудь казино.

Поклонившись, он вышел. Эннекен де Шармон тотчас повернулся к Балетти и вкрадчиво прошелестел:

— Кстати, дорогой мой, вы придете сегодня вечером во дворец Фоскари на закрытие карнавала? Я уверен, что и Мария, и вы будете там весьма желанными гостями. Нам так нравятся игры, которые вы устраиваете…

Теперь настал черед Мери побледнеть и опустить глаза, чтобы не видеть адресованной ей плотоядной улыбки.

— Как знать, — ответил ему маркиз, что привело ее в еще большее смятение, — как знать…

Он встал и откланялся. Мери, сильно взволнованная, поднялась следом за ним.

— Улыбайтесь и выше голову, — шепотом приказал ей Балетти.

Она повиновалась, хотя и оскорбленно. Всю дорогу они хранили молчание. Мери хотела его нарушить, но понимала, что сказать ей нечего. Балетти, казалось, полностью погрузился в свои размышления. Должно быть, все те же… Сегодня вечером ей не требовалось видеть сам костер, чтобы почувствовать себя приговоренной к сожжению.

— У меня много дел, — очнувшись от своих размышлений, просто заметил Балетти, когда они входили во дворец. — Встретимся за ужином, хорошо?

Мери дала ему уйти. Поднялась по лестнице, храня последние остатки гордости, но, закрыв за собой дверь комнаты, позволила выплеснуться своему смятению.

Перед тем как спуститься к ужину, она направилась к туалетному столику, чтобы поправить прическу. Взяла подсвечник, чтобы поднести его ближе к зеркалу, но чуть не выронила — так ее затрясло. Поспешно поставив подсвечник на столик, она впилась взглядом в букет, ожидавший ее прямо перед зеркалом.

Стебли крапивы служили оправой для розы из белого шелка. К розе была прицеплена записка. Мери развернула листок.

«Приколите ее к одежде, — прочла она. — Сегодня вечером. Только для меня».

За этим следовала подпись маркиза. К записке была приложена карточка — приглашение на праздник. Тот самый праздник во дворце Фоскари, о котором только сегодня упоминал французский посол.

Мери рухнула на кровать, отданная на растерзание своим демонам. Охваченная желанием и страхом одновременно. Раздираемая между желанием сопротивляться и желанием покориться. Она так и сидела в нерешительности, не двигаясь с места и не отрывая глаз от букета, пока не позвонили к ужину.

За столом Балетти ни единым намеком не обмолвился о празднике. Он затрагивал самые разные темы, заставляя ее говорить обо всем подряд, когда ее волновало только одно. Как обычно, ему удалось ее рассмешить, он был милым и галантным — что-что, а это маркиз умел.

Когда ужин закончился, и Балетти встал, чтобы отодвинуть стул и помочь Мери выбраться из-за стола, та спросила притворно небрежным тоном:

— В котором часу мы должны отправиться во дворец Фоскари?

— Будьте готовы к девяти часам. Гондольер вас туда отвезет.

У Мери сжалось сердце:

— Вы не поедете со мной вместе?

Устремленный на нее взгляд Балетти обжигал:

— Я с вами встречусь там. Чуть позже.

— Как я вас узнаю, маркиз? — испугалась она.

— Я вас узнаю. Разве этого недостаточно?