Леди-пират

— Где нефритовый «глаз»? — прошептала она, гибко опускаясь на колени рядом с Мери и лаская ее дрожащее тело.

— Спроси у Балетти, — усмехнулась Мери, — я отдала ему.

— Неправда, любовь моя. Ты лжешь, и я это знаю. Да не все ли равно, — простонала Эмма, склоняясь к ее лицу. — Я заставлю тебя вновь полюбить правду. А потом ты будешь мне принадлежать.

— Никогда. Ты внушаешь мне лишь отвращение и ненависть, — твердо ответила Мери, повернув голову и уклонившись от поцелуя.

Эмма запустила пальцы в рыжие кудри, некоторое время их ласкала, потом зажала в кулаке.

— Этого мне вполне достаточно для того, чтобы тобой овладеть и делать это снова и снова, до тех пор пока ты не станешь моей в наслаждении или слезах. А потом — только потом — я решу, могу ли я тебя освободить и вернуть тебе твою дочь, или лучше оставить тебя подыхать здесь, пока она будет доставлять удовольствие мне.

— Энн умерла, — возразила Мери.

— Энн жива, она в Южной Каролине, — прошептала Эмма. — Клянусь тебе всеми жизнями, которые я отняла у других ради того, чтобы получить возможность любить тебя. Дай мне то, что я от тебя жду, Мери, и ты получишь доказательства. Ну, моли же меня! — простонала она, придя в возбуждение от этого плененного тела, которое не давалось ее алчным пальцам.

— Никогда, — как ругательство, бросила Мери.

Стиснув зубы и кулаки, она, чтобы не поддаться шантажу, заставила себя думать только о простреленной голове Никлауса. У нее не оставалось другого выхода, пришлось позволить Эмме вдоволь ею натешиться.

Прошло два часа, а она так ни разу не застонала и не заплакала. Эмма де Мортфонтен, оставшаяся неудовлетворенной, несмотря на то что насладилась сполна, молча оделась и только после этого заговорила.

— Каждый день, — пообещала она, — каждый день я буду возвращаться, приготовив новые игры, но, поскольку тебе теперь этого недостаточно, я верну тебе то, чего я тебя лишила.

Она постучала в дверь, и оба сторожа поспешили войти в камеру.

— Заставьте ее кричать. И подольше, — злобно приказала она.

Эмма прислонилась к закрытой двери, чтобы полюбоваться зрелищем, и Мери быстро поняла, глядя на поведение сторожей, что мадам де Мортфонтен получит то, чего потребовала.

Три дня кряду Эмма возвращалась, унижала ее, повинуясь своим прихотям и своим порокам, отдавала на растерзание тюремщикам, надеясь сломить. Мери не уступила. Она вытерпела все, вытерпела даже то, что было за пределами терпимого, — сознание того, что Эмма победила, — но никогда, ни разу не согласилась ее умолять. Она поняла, что свободы добьется лишь упрямством и мужеством. Эмма не потерпит, чтобы суд лишил ее того, чем она наконец смогла насладиться. Благодаря той самой игре, которую задумала, она попалась в собственную ловушку. Неудовлетворенность постепенно все сильнее завладевала Эммой. Рано или поздно ей придется помочь Мери бежать, чтобы не потерять ее. Инстинкт выживания заставлял Мери Рид подчиняться, не сдаваясь, противопоставляя фантазмам Эммы ту насмешливую улыбку, которую она словно нарисовала на своем лице.

В ночь на четвертый день Мери разбудил грохот пушек. Она была совершенно измучена, истощена, ее постоянно мутило от гнилой воды, которую ее заставляли пить, и не могла двигаться, потому что все тело у нее было разбито и истерзано. Тем не менее, как это ни парадоксально, она чувствовала, что стала сильнее. Казалось, тот крайний упадок, до которого она дошла, сообщал ей еще более яростное желание жить. Она вся была — сплошная боль, но страдать от этого перестала, словно все ее тело приняло этот гнет, чтобы сделать его союзником. Союзником, который приведет Эмму к погибели в ее собственных крайностях. Мери догадывалась об этом, читая в глазах Эммы щемящую тоску, когда та ее покидала. Словно Эмма де Мортфонтен отныне существовала, жила только ради этих часов, проведенных в обществе Мери. Ее месть приобрела новый облик, какого Эмма никогда и заподозрить бы не могла.

Раздался взрыв, пол под пленницей содрогнулся. Дверь камеры открылась, и Мери инстинктивно напряглась. И тотчас расслабилась, расплылась в улыбке, увидев, кто идет к ней с ключами от наручников в руках.

— Черт возьми, принцесса, да что же это они с тобой сделали? — растерянно твердил Корнель, спеша ее освободить.

Мери не ответила. Поняв, что спасена, она повисла у него на шее и, дав волю чувствам, которым до тех пор отказывала в восприятии всего, что видела, слышала, осязала, наконец заплакала.

20

— Скорее, — требовательно произнес Корк.

Оба сторожа валялись на земле с перерезанными глотками. Корнель с Корком застали их врасплох. В караульном помещении все еще звенели шпаги — товарищи прикрывали отступление. Еще немного — и будет покончено с теми из тюремщиков, кто еще сопротивлялся. Нападение было яростным и внезапным. К тому времени как сторожа осознали, что происходит, они были почти разбиты, поражение сделалось неизбежным.