Леди в озере

– Я хочу прояснить некоторые моменты, – сказал мистер Маршалл, сцепив руки и подавшись вперед. – Мы законопослушные граждане. Сотрудничаем с полицией, насколько необходимо. Но мы хотим знать, что именно у нас есть, прежде чем делиться этим с представителями закона. После того как полиция просмотрела бы ваши материалы, мы, возможно, никогда бы их больше не увидели. Их могли изъять как вещественные доказательства.

– По-моему, здесь мало что есть, – сказала она, протянув ему папку из плотной темно-желтой бумаги с письмами, содержащими проблемы, которые она решила сама, невидимая миру миссис «Служба помощи». Или же она снова стала «мисс»? Ее не устраивали ни «миссис», ни «мисс». «Миссис» – это миссис Милтон Шварц, которая с такой легкостью вела хозяйство в своем доме. А «мисс» – девчонка семнадцати лет.

– Почему бы вам не достать это письмо и не прочесть его нам? – предложил он. – Ведь на нем все равно уже имеются отпечатки ваших пальцев. Мы не можем совсем не дотрагиваться до улик, но можем постараться слишком уж не нарушать их сохранность.

Она отыскала письмо без проблем, конверт был прикреплен металлической скобкой, но определить по нему можно было только одно – судя по марке, письмо было отправлено из Балтимора на прошлой неделе. Содержание его было ясным и простым, а имя отправителя, Боб Джонс, показалось Мэдди еще более откровенной липой.

– Мы не проверяем личности людей, чьи письма не используются в колонке, – объяснила она. Она отметила про себя, что мистера Хита на встречу не пригласили, и ощутила гордость, хотя она не смогла бы сказать почему.

– Негусто, – сказал мистер Маршалл. – Должен признаться, я надеялся, что это письмо даст нам какую-то зацепку, которая поможет разобраться, что к чему.

– Мертвая негритянка в фонтане, – заметил Харпер, заведующий отделом городских новостей. – Я бы не дал это у себя. По словам Диллера, это, вероятно, та женщина, которая пропала в начале этого года, официантка из «Фламинго», заведения Шелла Гордона. Об этом писали в «Афро-американ», но, по-моему, тема не представляет интереса.

Юрист газеты пристально смотрел на Мэдди.

– Вы та женщина, что обхитрила Стивена Корвина.

Она залилась краской.

– Я бы не сказала, что я его обхитрила

. Просто попросила его ответить на мое письмо.

Мистер Маршалл подхватил:

– А теперь вы просто звоните в городской департамент, и в результате обнаруживается труп.

У нее возникло такое чувство, будто они ее в чем-то обвиняют. В том, что она лезет не в свои дела? В том, что она проныра? И то, и другое было не так уж далеко от истины, но разве не следовало бы им похвалить ее за инициативу, хватку и чутье, отметить ее перспективность? Но она решила промолчать. Ей казалось, что сейчас ее наградят или еще как-нибудь отметят. Или хотя бы скажут мистеру Хиту, что она не его личный секретарь.

Однако вместо этого уже во второй раз за сегодняшний день дали понять, что она может идти.

– Спасибо за помощь, Мэдлин.

Не успела она отойти от кабинета главного редактора на десять футов, как оттуда донесся громкий смех. Вряд ли смеялись над ней, но настроение испортилось еще больше, когда она подумала о том, как быстро они после разговора с ней перешли к какой-то шутке, понятной только им двоим. Чувствуя себя несчастной, Мэдди пошла в туалет, чтобы умыться холодной водой, надеясь, что это сотрет предательский румянец.

Женский туалет был одним из тех немногих мест на этаже, где было тихо и относительно чисто. Здесь имелся даже диванчик, обитый искусственной кожей, хотя единственной женщиной, которая подолгу сидела на нем, была Эдна Сперри, репортер, пишущий о трудовых отношениях. Она усаживалась со своим материалом, кофе и сигаретами и выходила, чтобы сдать работу только в самый последний момент, заранее ругая редакторскую правку.

– Миссис Сперри… – начала Мэдди, умывшись.

– Да?

– Я Мэдлин Шварц, я работаю в «Службе помощи». Но хочу стать журналисткой. Знаю, что начинаю поздно – мне уже чуть больше тридцати пяти. Ведь тридцать семь – это только на два года больше, чем тридцать пять, меж тем «почти сорок» звучит как смертный приговор. Могу ли я спросить вас…

Женщина смерила Мэдди взглядом, стряхнула пепел в переполненную пепельницу и издала звук, похожий на смех.

Но Мэдди решила, что не даст себя запугать.

– Могу ли я спросить вас, как вы стали журналисткой?

Теперь Эдна уже точно рассмеялась.

– Что тут смешного?

– Говоря «Могу ли я спросить», вы в ту же минуту теряете всякое преимущество, – сказала она.

– Не знала, что мне нужно иметь какое-то преимущество. – Эдна ничем не отличалась от матерей-командирш, которых ей приходилось очаровывать в синагоге и «Хадассе» в те времена, когда она была молодой женой, только-только начинающей работать в различных комитетах.