Ледяное сердце Златовера

Длину своего пути я обычно определял, считая лампы. Миновав ту, дальше которой прежде не забирался, я бросил счет. Нечего забивать голову. Пусть будет просто — «ниже». И, как ни странно, стоило мне отказаться от счета, как путь стал легче. Сейчас меня буквально тянуло вниз. Я встревожился. Эта притягательная сила действовала помимо моей воли. Я ее не направлял. Я ею не распоряжался. Инстинктивно воспротивившись изо всех своих сил — человеческих, потому что магические я утратил — этому соскальзыванию, я вернул себе прежнюю осторожную неторопливость. Я не мог позволить себе опыты, так как от меня зависело слишком много. Когда я замедлил спуск, я понял, какая сила пыталась завладеть мною, и похолодел. Я никогда не сталкивался с нею прежде и знал о ней лишь понаслышке. Это было чертовски похоже на головокружительную страсть мага к падению. Одно из самых низменных наших чувств, тщательно скрываемое. Впрочем, подозреваю, что все более или менее экспериментирующие волшебники знакомы с ней. Именно отсюда, говорят, берутся настоящие злые волшебники. Падение через ощущение полного всевластия. Повторяю, точно не знаю. Я втайне боюсь высоты.

Меня охватила жуть, когда я понял, что лестница кончается. Там, у ее подножия, лежало то, что я искал. Мое оброненное Могущество: гладкое, маслянистое, тяжелое, как забвение. Раньше оно, распределенное во взвешенном состоянии, заполняло собою лестницу на всю ее высоту. Оно пропитывало здесь все, а вот теперь выпало в осадок. И мне безумно захотелось узнать, что таится там, под ним, на самом-самом дне этой бездонной пропасти.

Благоразумие оказалось сильнее, и я не поддался искушению. Может, поддался бы, может, там на самом деле лежало всевластие. Просто я вспомнил, что наверху меня ждет Звенигор со своими надеждами. Да еще привиделись глаза Белой Дамы. Они были, право же, бездоннее, чем мой колодец. И я взял свое Могущество за краешек и попытался взвалить на плечи. Оно неохотно, с трудом поддалось, сдвинулось с места и поволоклось по лестнице за мною следом.

Ох, и тяжела была та моя ноша! Я дотянулся до перил и пополз вверх, перебирая прутья и подтягиваясь на руках. Почему-то я понял, что должен торопиться. Впрочем, не слишком. Если бы оно соскользнуло и рухнуло вниз, я бы уже никогда не успел за ним вернуться.

Загрохотали засовы, наверху распахнулась дубовая дверь. Ее проем осветился факелами. Звенигор повернул ко мне разбитое лицо. Теперь я видел, как ему досталось.

— Арти, — требовательно, но вместе с тем с какой-то нежностью спросил он, — ты где?

— Я иду, — прошептал я. — Я несу его. Но мне еще далеко, Звен.

— Тогда неси. Я задержу их. Только… поторопись, Арти.

Били его, видимо, жестоко, ногами, он был весь в крови, на скулах и кулаках — здоровенные ссадины, в волосах запеклась кровь, и даже кожаная куртка на груди висела окровавленными клочьями, но в тот миг я смотрел на него непонимающе-равнодушно. Я был слишком далеко.

Несколько «масок» спустились к нам в подвал. Я лежал на их пути первым. Меня вздернули на ноги и грубо встряхнули.

— Что-то он квелый какой-то. На фиг он нужен?

— Так Рудгер ему хорошо приложил по черепу! — рассмеялись наверху. — Не очухался еще. Тащи всех, Рекс разберется, кого куда. Тот, второй, на месте ли?

— А куда ему деться? — хохотнула «маска» и пнула Звенигора в бок. — Что, красавчик, присмирел?

— А ты мне руки развяжи, — предложил мой неукротимый саламандр. — Тогда сам увидишь.

— Черт, — удивились наверху, — а этому мало? Добавь ему, Бакст.

— Бакст? — Барент приподнял голову. — Я думал, ты…

На его голову обрушился кулак.

— Чтоб не думал! — яростно выкрикнула «маска». — Эй, а этого куда? Может, прямо здесь его… того?

— Давай всех, Рекс разберется, — повторили сверху факельщики. — Особенно этого, резвого. Уж больно охота поглядеть, как Рекс заставит его дерьмо жрать.

Я отстраненно подумал, что, должно быть, Звенигору удалось убить кого-то из них. Может, даже не одного. Жаль, что двуручный меч — оружие поединщика, в свалке оно никуда не годится.