Ледяное сердце Златовера

— А ты думал — черти? — устало огрызнулся мой друг. — Посдирал я с трупов эти маски: обычные, невзрачные лица с отпечатками разных пороков. Я бы даже сказал, такие без маски и показать-то стыдно. Может, в этом дело? В ничтожестве, да вот еще в трусости? Давай-ка разбросаем их по площади, чтобы бюргеры поняли: свобода пришла.

Небо серело. Как-то мой друг умудрился лишить наступающее утро щенячьего восторга победы. Барент поднялся.

— Пойду, — сказал он. — Обрадую жену, да выясню с мельником дела. Прощайте ребята. Если что надо, я живу у самого рынка, спросите, меня все знают.

— И то, — кивнул ему Звен. — Зайдем к вам перед отъездом. Мне хочется выпить… за вашего начальника стражи.

Виноторговец скрылся в лабиринте бесцветных утренних улочек.

— Интересно, — сказал Звенигор, глядя ему вслед. — Поняли они хоть что-нибудь, или в случае беды опять будут сидеть и ждать, пока придет крутой парень и возьмет грех на душу?

Ну, что тут поделаешь. Разные мы, люди.

— И я ничем не мог тебе помочь, Звен. Если бы ты знал, как мне стыдно!

Он пихнул меня плечом. А я — его.

— Ты не убийца, Арти. Ты просто этого не чувствуешь. Это подхватывает тебя на черные крылья и несет… А потом… потом уже все сделано. Я на бюргеров дико взбесился. Ведь в два счета вышибли бы эту нечисть из города… А они вон даже подстраиваться стали. Как этот чертов Бакст, или мельник. Этот еще хуже, Бакст-то попросту поддался страху. Ты был прав насчет той старой дамы: сердца благороднее, чем у нее, в этом городе нет.

Я поднялся… и замер. Жуткое подозрение заполнило всю черепную коробку, и ему там стало чертовски тесно. Меня бросило в жар, а потом в озноб.

— Звен… Хорошо, что ты о ней вспомнил. Старая дама… Как, ты думаешь, Свора нашла нас?

— Арти, я ни за что не поверю, будто она могла их навести.

— Нет, ты не понял! А если за нами следили еще до ее квартиры?

Что, если они побывали у нее? Если они там с ней что-нибудь сделали? Им же даже в Ратушу ее тащить не пришлось, из нее одним ударом дух можно вышибить. Или — сердечный приступ…

Звенигор сорвался с места и бросился бегом по улице вниз. Я — за ним, и догнал его нескоро. Нестерпимо было представлять все эти занавесочки и вышивки растоптанными на полу.

Дом стоял на месте. Не раздумывая долго, я разнес запертое парадное в щепки, мы единым духом взлетели на ее этаж и в четыре кулака загрохотали в двери ее квартиры. Долго, о как мучительно долго на весь этот гам не было никакого отклика.

— Мадам! — повторял я. — Прошу вас, отоприте… Это всего только мы, мадам!

И она отперла. На ней был ночной чепец и в высшей степени добропорядочный пеньюар.

— Я прекрасно вижу, — жестко сказала она, — что это всего лишь вы. И это не причина, чтобы вламываться ко мне в столь непристойно ранний час и с таким безобразным шумом. Неровен час…

— Да ровен теперь час, ровен! — почти закричал я. — Все! Нет больше этой дряни в вашем городе. Вы, можно считать, первая об этом узнали, мадам!

— Очень хорошо, — машинально отозвалась она, делая шаг назад, чтобы впустить нас в квартиру. — Но что скажут соседи?..

Тут она обнаружила за моим плечом расквашенное августейшее лицо, и ток ее мыслей приобрел иное направление.

— Всемилостивый боже! Это немедленно нужно продезинфицировать. Вы весь в копоти прямо поверх свежей раны…

Звен что-то лепетал насчет того, что все уже продезинфицировано в лучшем виде, но тут его голос ничего не решал: он был схвачен, скручен и замучен.

— На самом деле, — шепнул он мне потом, — мне бы на пару дней в плавильную печь, никакого следа бы не осталось. Я позволяю все это с собой проделывать только из почтения к старой леди. Арти, пока я еще жив, я беру назад свои слова насчет человечества!

Конец II части

Часть III

Глава 11. Дворец Снежной королевы

Итак, за нами осталось много миль, и путь был почти завершен. Песок серых дюн поскрипывал под сапогами, осыпаясь за нашими спинами в ямки следов, когда мы выбрались на пустынный берег зимнего океана. Теперь только он отделял нас от цели-дворца Снежной Королевы Салазани.

Трудно было бы, наверное, нарочно выбрать более отвратительную погоду для путешествия по морю. Океан беспокойно ворочался, шевеля на тяжелых водяных пластах ледяное крошево. Мне стало не по себе от одного вида такого количества холодной воды. Шел мокрый снег, и я дрожал под теплым шерстяным плащом, пока еще не промокшим, но отяжелевшим, набрякшим во влажном воздухе. Звенигор выглядел и вовсе плохо: синие губы на сером лице. Он почти по самую свою пшеничную макушку ушел в длинный черный шарф, а покрасневшие руки прятал в рукава. Мы не разговаривали, будто боялись потратить впустую крохи тепла, теряемого вместе с дыханием. Любой разговор к тому же прерывался постыдной зубовной дробью.

Все то время, пока мы шли вдоль Длинного Пляжа, я уныло размышлял над опостылевшим уже вопросом: на кой дьявол я ввязался в чужую сказку.