Ледовый поход Балтийского флота. Кораблекрушение в море революции

В январе 1918 г. упоминается, что А. М. Щастный занимает пост первого помощника начальника военного отдела Центробалта А. А. Ружека. 13 января 1918 г. он делал в Центробалте доклад о демобилизации запасных и объяснял новым членам Центробалта, что побудило принять решение о переходе флота на вольный найм^[145]. 17 января Щастный докладывал о событиях гражданской войны в Финляндии^[146]

. 22 февраля он «объяснял ход действия германского наступления» и зачитывал радиограммы, полученные от СНК и верховного главнокомандующего^[147], в том числе, вероятно, и декрет «Социалистическое отечество в опасности». Фактически уже в середине января А. М. Щастный, оттеснив А. А. Ружека, оказался главным военно-морским специалистом, взаимодействующим с Центробалтом. Какими мотивами руководствовался А. М. Щастный в это время? Точно мы этого никогда не узнаем, но определенные предположения высказать можно.

В мемуарах В. А. Белли мы находим такую характеристику: «Он (Щастный. – К. Н.)

был никаким революционером и службу во вновь образованном Красном флоте считал, должно быть, необходимой в целях спасения от гибели, от развала или от захвата самостоятельной Финляндией наших кораблей, то есть той материальной части флота, которая могла в будущем еще понадобиться России. Я делаю такой вывод, вспоминая сказанную мне однажды Алексеем Михайловичем [Щастным] знаменательную фразу. Это было близко к весне 1918 года. Мы вместе вышли с [флагманского судна] “Кречета” в город [Гельсингфорс]. В контексте с каким-то разговором я сказал: “Положительно невозможно становится работать”, – и на это получил совершенно для меня убедительный ответ: “Наш долг – доставить корабли в Кронштадт, а дальше каждый может поступать так, как он хочет (выделено нами. – К. Н.)

”.»

Заметим, что подобную установку разделяли далеко не все офицеры. Многие из «команды» А. В. Развозова остались в Гельсингфорсе – К. В. Шевелев, Л. В. Сахаров, И. И. Ренгартен, М. Б. Черкасский, Ю. К. Старк, Ф. Ф. Довконт и другие. Особенно велик был соблазн остаться у офицеров финляндского и прибалтийского происхождения. Но были и противоположные случаи. Например, капитан 2 ранга граф А. Г. Кейзерлинг, командир эсминца «Десна», прекрасно проявил себя во время Ледового перехода: «по собственной инициативе для устранения беспорядка, получившегося при первом серьезном заторе у [навигационного] знака Таммио, [А. Г. Кейзерлинг] перешел на ледорез “Черноморский” № 2, на котором начал энергично распоряжаться очередью вывода кораблей, и, когда “Черноморский” № 2 вышел временно из строя из-за неисправности машин, уже по приказанию командования флота перешел на ледокол “Ермак”, получивший назначение комендантом торосов от знака Таммио до мигалки Альватинеми, на котором продолжал свою в высшей степени полезную деятельность»^[148]. И это несмотря на то, что семья А. Г. Кейзерлинга находилась на территории оккупированной немцами Прибалтики, а сам он не скрывал своих антисоветских взглядов. Тем не менее он покинул Красный флот лишь в июле 1918 г. и перебрался в Ригу. В 1919 г. граф некоторое время командовал кавалерийским эскадроном Балтийского ландвера, а затем пошел на службу независимой Латвии, став основателем ее флота, во главе которого стоял в 1924–1931 гг.

Далее В. А. Белли пишет: «Другой интересный разговор происходил в штабной столовой на “Кречете”. Мы были втроем: А. М. Щастный, я и сравнительно молодой мичман (в действительности лейтенант. – К. Н.),

фамилию которого я забыл, кажется это был Щавел] Щавлович] Мудрох. Так вот, последний начал восхвалять белогвардейское движение в Финляндии. Я возразил, сказав, что для России более выгодна красная Финляндия, чем белая, ибо после совершившейся у нас революции белая Финляндия была бы нашим отчаянным врагом. А. М. Щастный посмотрел мне в упор в глаза и сказал: “Вы совершенно правы”»^[149]. Этот рассказ В. А. Белли был бы простым и понятным, если бы не ремарка «посмотрел мне в упор в глаза», которая намекает на какой-то скрытый смысл фразы А. М. Щастного.

Впрочем, такое отношение к гражданской войне в Финляндии не являлось признаком революционных симпатий – оно было достаточно широко распространено и среди тех, кто стоял во главе белого движения в России. Контр-адмирал Владимир Константинович Пилкин (1869–1950) записал в дневнике в январе 1919 г.: «Юденич сказал: “Когда здесь (в Финляндии. – К. Н.) дрались красные с белыми, мое сердце было на стороне красных”»^[150].