Ледовый поход Балтийского флота. Кораблекрушение в море революции

Я отвечу вам точно: “Я надеялся и надеюсь найти общий язык между матросами и офицерами для создания будущего, может быть, национального флота”… (многоточие в оригинале. – К. Н.). Большинство из вас пишет, что мое имя будет прибито к позорному столбу истории… Я отвечаю: “Пусть будет прибито, но пусть также будет в будущем существовать национальный флот, как военный, так и коммерческий”»

^[153]. Таким образом, М. В. Иванов пришел к консенсусу с большевиками на почве поддержания «национального флота».

Однако А. М. Щастный твердо стоял на антисоветских позициях. Об этом можно судить по ряду фактов.

Лейтенант Д. Н. Федотов спустя много лет написал: «Автор хорошо помнит разговор со Щастным в начале 1918 года на льду гавани Гельсингфорса, когда судьба Балтийского флота висела на волоске и опасность попадания военных кораблей в немецкие руки была велика: “Большевики – немецкие агенты, они собираются попытаться передать флот противнику, чтобы он мог использовать его против союзников. Должно случиться что-то, чтобы остановить их… (многоточие Федотова. – К. Н.) Балтийский флот сделал большевистскую революцию возможной, Балтийский флот приведет большевистскую власть к ее концу”. Такова была суть его высказываний»

^[154]. Мы полагаем, что этот пассаж Д. Н. Федотова мог быть сочинен им – ни один другой мемуарист не передает настолько откровенные высказывания А. М. Щастного, который, по общему мнению, был скрытным и осторожным человеком. Нам не известно ничего, что свидетельствовало бы об особо доверительных отношениях Д. Н. Федотова и А. М. Щастного. Однако мемуарист, излагая позицию А. М. Щастного, мог быть прав по сути. Подчеркнем особо, что полный аналог фразы А. М. Щастного в пересказе Д. Н. Федотова об установлении и свержении Совесткой власти силами Балтфлота прозвучал из уст матроса-эсера в мае 1918 г.: «3-й съезд Балтийского] фл[ота] имеет историческое значение, Балт[ийский] фл[от] поставил Советскую власть, и он ее должен убрать, потому что настало время»^[155]

.

А. М. Щастный оставался своим для М. Б. Черкасского, А. В. Развозова и других сослуживцев по штабу флота, заявивших о непризнании Советской власти в декабре и марте 1918 г. Вечером 2 апреля 1918 г. в Гельсингфорсе А. М. Щастный показывал князю М. Б. Черкасскому «документы, касающиеся [Октябрьского] переворота и последующих за ним дней»^[156]. Как мы увидим дальше, это были «документы Сиссона», «доказывавшие», что большевики – германские агенты. Вероятно, «бывший сослуживец» под ответственными за разруху лицами имел в виду именно большевиков, которые, получается, как раз и были теми представителями народа, которые вызывали у А. М. Щастного чувство «брезгливости или презрения».

Можно предположить, что семье А. М. Щастного были свойственны дворянские предрассудки, в частности антисемитизм, – судить об этом можно по реакции М. М. Щастного на брак его старшей дочери и по тому, что сам А. М. Щастный не включил Анну в свое последнее завещание, даже несмотря на то что она была единственной его родственницей, присутствовавшей на суде над ним. Вероятно, антисемитские чувства должны были подогревать антибольшевистский настрой А. М. Щастного. Это было особенно важно, поскольку еврей Л. Д. Троцкий сначала подписал «предательский» Брестский мир, а потом оказался руководителем флота, отдающим «предательские», по мнению части офицеров, приказы.

Несомненно, А. М. Щастный разделял антисоветские симпатии офицеров штаба, среди которых он был своим, но характерно, что он не выступал активно на их совещаниях и не попал в данном контексте на страницы дневника И. И. Ренгартена – нашего главного источника информации о положении дел в штабе Балтфлота во второй половине 1917 г.