Легенды губернаторского дома

До свидания! Ты жив или умер? Что поделываешь? Все пишешь в «Демократик»?[121] А эти чертовы наборщики и корректоры все так же мерзко уродуют твои разнесчастные творения? Это худо, как ни кинь. Я требую: каждый пусть сам производит собственную чепуху! Жди меня скоро домой, и – шепну по секрету – не одного, а с поэтом Кэмпбеллом[122]: он хочет побывать в Вайоминге и отдохнуть под сенью лавров, которые там насадил. Теперь уж он старик. Говорит, что чувствует себя хорошо, как никогда в жизни, но до странности бледен и так призрачен, что, кажется, можно его проткнуть пальцем в самом плотном месте. Я ему шутки ради говорю, что он такой смутный и непрочный, как Память, но зато беспричинный, как Надежда.

Твой истинный друг П.

Постскриптум. Передай, пожалуйста, мой нижайший поклон нашему достопочтенному и многоуважаемому другу, мистеру Брокдену Брауну[123]

. Я был счастлив узнать, что полное однотомное собрание его сочинений ин-октаво в два столбца вот-вот выйдет в Филадельфии. Скажи ему, что по эту сторону океана ни один американский писатель, кроме него, в бесспорных классиках не ходит. А что, неужели старина Джоэль Барлоу еще жив? Потрясающий человек! Эдак еще немного и доживет до ста лет! И неужели правда, что он обдумывает эпическую поэму о войне Мексики и Техаса с применением паровых машин – этого самого богоугодного изобретения нашей эпохи? Как же он думает восстать из мертвых, если на краю могилы обвешивается тяжкими веригами свинцовых стихосплетений?

Итан Бренд

Бартрам, обжигальщик извести, угрюмый, коренастый мужчина, весь обсыпанный угольной пылью, сидел в вечерних сумерках, глядя на печь, а его маленький сын играл, строя домики из разбросанных повсюду обломков мрамора, когда внизу, на склоне холма, они услышали взрыв смеха – не радостного, а долгого и даже печального, как шум ветра, качающего ветви деревьев в лесу.

– Папа, что это? – спросил мальчуган, перестав играть и прижавшись к коленям отца.

– Да, наверное, пьяница какой-нибудь, – ответил обжигальщик. – Весельчак из деревенского кабака, который не решился рассмеяться внутри, иначе бы у дома крышу снесло. Вот он и хохочет у подножия Грейлока.

– Папа, но ведь он смеется не как человек, которому хорошо, – сказал мальчик, более чувствительный, чем его простоватый родитель. – Мне страшно!

– Не дури, сынок! – грубо одернул его отец. – Похоже, никогда тебе не стать настоящим мужчиной, слишком много в тебе от матери. Бывает, листья зашелестят, а ты уже пугаешься. Слышишь? Вот он идет, этот весельчак. Увидишь: он совсем не злой.

Бартрам с сыном вели такой разговор, сидя у обжиговой печи, рядом с которой Итан Бренд полжизни размышлял в полном одиночестве, прежде чем начал поиски Непростительного Греха. Как мы видели, много лет минуло с той памятной ночи, когда у Итана родилась Идея. Однако обжиговая печь все так же стояла, целая и невредимая, на склоне горы и ничуть не изменилась с той поры, когда он бросил в ее жаркое горнило свои темные мысли и сплавил их в одну-единственную, которой сделался одержим на всю жизнь. Печь представляла собой огромное, похожее на башню сооружение метров шести в высоту, прочно сложенное из неотесанных камней и почти кругом обнесенное земляной насыпью, чтобы подвозить тележками и сбрасывать вниз глыбы и обломки мрамора. Внизу печи находилось отверстие, похожее на устье обычной печки, но достаточно большое, чтобы туда, согнувшись, мог зайти человек. Отверстие это закрывала массивная железная дверь, из щелей и трещин которой вырывались клубы дыма и язычки пламени, исходившие, казалось, из чрева холма. Дверь эта напоминала потаенный вход в преисподнюю, который пастухи с Усладных гор обычно показывали проезжающим.

В этом краю много таких печей, где обжигают белый мрамор, который в изобилии добывают в здешних холмах. Некоторые из них, сложенные много лет назад и давно заброшенные, с заросшими сорняками днищами, глядящими в небо, и с пробившимися между камнями травой и полевыми цветами, уже похожи на древние развалины и в грядущие столетия могут густо порасти лишайником. Другие же, в которых обжигальщики денно и нощно поддерживают огонь, вызывают интерес у идущих между холмов путников, присаживающихся на бревна или обломки мрамора и ведущих разговоры с одинокими смотрителями печей. Это занятие для отшельников, а если обжигальщик склонен к размышлениям, он может вовсю им предаваться, что и доказал Итан Бренд, который в прошлом додумался до очень странной идеи, поддерживая огонь в именно этой печи.