В историях, ставших в России легендами о любви, первое место и самая героическая роль почти всегда отведены женщине. В былине Василиста Микулична выручает хитростью да храбростью своего мужа, не в меру расхваставшегося на княжеском пиру — расхваставшегося как раз умом своей жены. Ставр Годинович, оказавшись на свободе, только и мечтает очутиться подальше от Киева, но нет! Василиста должна сначала ясно показать князю Владимиру, что ее муж был нрав в споре с ним.
В «Повести о Петре и Февронии» муромский князь Петр, даром что в начале ее справляется с нечистой силой — змеем-оборотнем, играет затем в основном пассивную роль. Это Феврония добивается, чтобы Петр женился на ней, это Феврония сопротивляется муромским боярам, для которых она то ли слишком проста по незнат-ности своей, то ли слишком мудра и опасна как колдунья.
А когда во время политических треволнений начала XVIII в. терпят жестокое поражение князья Долгоруковы, шестнадцатилетняя Наташа Шереметева проявляет несравненно больше силы духа и воли, чем старший ее пятью годами муж.
В любви и приносимых ради нее жертвах раскрывается полнее всего — по русским сказаниям — именно женщина...
Легендарной стала дружба двух замечательных революционеров, двух писателей, Александра Ивановича Герцена и Николая Платоновича Огарева. Доброта, взаимопонимание, готовность на жертву отметили этот союз, скрепленный еще в детстве знаменитой клятвой на Воробьевых горах. Клятвой, которой оба были верны всю жизнь.
Первым опубликованным произведением Александра Ивановича Герцена стали «Записки одного молодого человека», над которыми он работал в 1838—1839 гг.
В помещенном здесь отрывке из «Записок» Герцен рассказывает о начале дружбы с Огаревым, как и в главе «Ник и Воробьевы горы» из «Былого и дум». О тех же днях пишет Огарев в отрывке из «Моей исповеди» — оставшегося незаконченным произведения, над которым писатель работал в 1860—1862 гг. Стихотворение «Искандеру», обращенное к Герцену, написано в 1846 г., в пору, когда пути Огарева и некоторых близких ему людей — но не Герцена — разошлись из-за различия в политических убеждениях.
А завершает сборник перекличка трех друзей — трех поэтов, чьи имена золотыми буквами вписаны в русскую историю: Кюхельбекер обращается со стихотворным посланием к Пушкину и Дельвигу; Дельвиг посылает Пушкину письмо в стихах; Пушкин посвящает прощанию с Кюхельбекером после Лицея стихотворение «Разлука» и желает 19 октября 1827 г., в очередную лицейскую годовщину, всем своим царскосельским товарищам:
Бог помочь вам, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе,
В краю чужом, в пустынном море И в мрачных пропастях земли!
естор совсем не упоминает о дочерях Ярославо
вых; но достоверные летописцы чужестранные именуют трех: Елисавету, Анну и Анастасию или Агмунду. Первая была супруга Гаральда, принца норвежского. В юности своей выехав из отечества, он служил князю Ярославу, влюбился в прекрасную дочь его, Елисавету, и, желая быть достойным ее руки, искал великого имени в свете. Гаральд отправился в Константинополь, вступил в службу императора Восточного; в Африке, в Сицилии побеждал неверных; ездил в Иерусалим для поклонения святым местам и чрез несколько лет, с богатством и славою возвратился в Россию, женился на Елисавете, которая одна занимала его сердце и воображение среди всех блестящих подвигов геройства. Наконец он сделался королем норвежским.
Мы, други, летали по бурным морям,
От родины милой летали далеко!
На суше, на море мы бились жестоко;
И море и суша покорствуют нам!
О други! Как сердце у смелых кипело, Когда мы, содвинув стеной корабли,
Как птицы, неслися станицей веселой Вкруг пажитей тучных Сиканской земли!.. А дева русская Гаральда презирает.
О други! я младость не праздно провел!
С сынами Дронтгейма вы помните сечу? Как вихорь, пред вами я мчался навстречу Под камни и тучи свистящие стрел. Напрасно сдвигались народы; мечами Напрасно о наши стучали щиты;
Как бледные класы под ливнем упали И всадник и пеший... владыка, и ты!..
А дева русская Гаральда презирает.
Нас было лишь трое на легком челне;
А море вздымалось, я помню, горами;
Ночь черная в полдень нависла с громами, И Гела зияла в соленой волне.
Но волны напрасно, яряся, хлестали:
Я черпал их шлемом; работал веслом;
С Гаральдом, о други, вы страха не знали, И в мирную пристань влетели с челном!
А дева русская Гаральда презирает.
Вы, други, видали меня на коне?
Вы зрели, как рушил секирой твердыни, Летая на бурном питомце пустыни Сквозь пепел и вьюгу в пожарном огне? Железом я ноги мои окрыляя,
И лань упреждаю по звонкому льду;
Я, хладную влагу рукой рассекая,
Как лебедь отважный, по морю иду...
А дева русская Гаральда презирает.
Я в мирных родился полночи снегах,
Но рано отбросил доспехи ловитвы —
Лук грузный и лыжи — и в шумные битвы Вас, други, с собою умчал на судах.
Не тщетно за славой летали далеко От милой отчизны по диким морям;
Не тщетно мы бились мечами жестоко:
И море и суша покорствуют нам!