Мой спутник потирал руки от радости, что первым расскажет мне о скандале: — Он всегда чокнутый был, этот его Румиль. С нашей ребятней не водился. Гордый! Еще бы, сын таких родителей! Вот и догордился. Дело темное. Никто не знает, как он тут с нашими постояльцами стакнулся, чем они его прельстили. Короче, сбежали они. А он им помог. Ребята говорят, что среди сбежавших девчонка была, уж больно смазливая. Наш главный как узнал, так сынка своего здесь на нижнем ярусе и запер. И давай дознаваться, что да как. А тот, паршивец, упорный, молчит. Правда, когда наши специалисты за него взялись, запел, как птичка, да все без толку. Орет только, а куда беглецы делись, не говорит. Но папаша у него серьезный, сама знаешь. Упрямый, сынок-то в него. В общем, нашла коса на камень. Позвали колдуна. Я его и приводил к мальчишке. Сам все видел, не вру.
— Что за колдун?
— А, есть тут у нас умелец. В глаза тебе глянет, руками перед лицом поводит, ты ему и выложишь о себе все, как есть. Парень-то его знал. Как увидел, к стене отвернулся и затих. А потом задергался и жутко так застонал. Мы к нему. Перевернули, а уж поздно! Стервец сам себе язык откусил, госпожа, хочешь верь, хочешь нет! Он у него изо рта этаким осклизлым комочком вывалился, кровь хлещет… Тьфу! Мы ему зубы ножом разжали, рану каленым железом прижгли, чтоб кровью не истек. Вот волчонок! Так и не удалось выпытать, куда он пленных-то дел, как из тюрьмы вывел. Поэтому главного и турнут. Давно пора! Совсем зазнался.
— Значит, его сын умер? — Элен с трудом, но удалось вспомнить худенького мальчика, которого она несколько раз мельком видела в доме начальника тюрьмы.
— Нет еще. Но он недолго протянет. День, два… Ему от родного папаши так досталось!
— Он здесь, в тюрьме?
— Конечно, где же еще.
— Покажи мне его!
— Зрелище-то неприглядное. Они у нас все тут не красавцы, а этот — просто беда. Только глазами зыркает, звереныш. Того гляди, укусит! Но, если хочешь, пойдем.
Мы спустились в глубь подземелья. На полу чернели лужи, капель гулко отдавалась под низкими сводами — подземные воды просачивались сквозь известняк. Крысы то и дело шмыгали под ногами. Факел в руке моего спутника еле горел, до того сырой и спертый был воздух. Мы шли долго. Наконец в конце коридора тюремщик остановился, отпер ржавую железную дверь, зажег фонарь над входом и пригласил меня заглянуть внутрь. Я никогда прежде не видела такого, Хаггар. В узкой каморке с низким потолком на каменном полу лежал человек. Он был без одежды, и худое тело вздрагивало от холода. Содранная кожа висела на нем клочьями, а в страшных ранах белели кости. Ногти на руках и ногах были вырваны, черная кровь запеклась, склеив пальцы. Лицо было невозможно разглядеть под чудовищной бурой коростой. Преодолев дурноту, я подошла к нему, опустилась на колени, осторожно прикоснулась пальцами ко лбу и прошептала в самое ухо:
— Потерпи. Помощь близка.
Он вдруг широко открыл глаза и в упор посмотрел на меня. С той минуты я твердо решила освободить пленника. Конечно, я понимала, что сделать это будет очень нелегко. Но этот взгляд, взгляд решившегося на смерть человека, преследовал меня. А ведь мальчику не было и семнадцати! Приготовившись ловчить и исхитряться, я была удивлена тем, как легко пошли мне навстречу. Морнийцы хотели замять скандал. И родственники матери мальчика помогли мне вызволить его из тюрьмы в обмен на обещание, что больше о нем никто никогда не услышит. Через границу его перевезли в моем паланкине. Однако упрямец не хотел жить. Мы с Дию излечили телесные раны, но в его душе была пустота. Я была в отчаянии и однажды поделилась своей бедой с Талионом. Мой друг внимательно выслушал меня и сказал, что попытается помочь.
— Элен, дорогая, позволь мне поговорить с мальчиком.
— Ты, видно, не понял, альв. Он нем! Сказать ему что-то ты можешь, поскольку знаешь его язык, но ответа не дождешься!
— Говорит не язык, а сердце. Надо только уметь слушать, — возразил мой друг. Он навестил нашего пациента. Потом пришел еще и еще, а потом стал появляться в его комнатах чуть ли не каждый день. Мальчик начал оживать. После того как мы с Талионом снова поговорили о нем, мне понадобился телохранитель. Нечего было парнишке томиться без дела. Вскоре я и сама научилась разговору без слов.
— Вот оно что, — в задумчивости прошептал Хаггар.
— Да. Все не так просто, как кажется на первый взгляд. Дию предупреждал меня. И Талион умолял отпустить Румиля с ним. Как будто он мой слуга, и я могу ему что-то приказать! А сегодня… Мы оба были к нему жестоки. Я не должна была предлагать ему уехать.
— Ты? — удивился Хаггар.
— Это была ошибка. Я многим обязана своему верному молчуну, милый. Мою жизнь безоблачной не назовешь. У Румиля всегда было много работы. И я не могу с ним расстаться, он слишком мне дорог. Прости.
— Теперь я понял. Ты права. Что ж, попробую все уладить. — Князь стремительно поднялся. Элен с надеждой взглянула на мужа.
— Думаешь, тебе удастся?