шестьдесят калибров. Бронепробиваемость у них вполне приличная. Наши практические
эксперименты — увы, сопровождавшиеся потерями, — показали, что старая пушка
«тройки» пробивала броню КВ с дистанции в двести метров, в то время как эти чертовы
тяжелые русские танки уничтожали «троечки» с пятисот метров.
— Послушайте, Рейхенау, — вмешался Диц, — это все в прошлом.
Играла музыка, был ясный день, ужасная русская зима наконец подошла к концу.
Фридрих с его вечным пессимизмом, как всегда, ухитрился испортить товарищам
настроение!
— А что в прошлом? — Фриц пожал плечами. — Я лично думаю исключительно о
будущем. Нам предстоят бои. Наступательные бои, что не может не радовать, я знаю.
Он прислушался к звукам военного оркестра. Новобранцы после принесенной присяги
расходились, чтобы отметить самое важное событие в своей жизни.
— Да, наступательные, — подтвердил фон Штрахвитц. — Мы должны выбить русских с
занятого ими плацдарма.
— Новая артсистема «троек» позволит, как мы считаем, уравнять шансы с КВ и пробивать
их с пятисот метров, — продолжал Рейхенау. — Вообще-то я попросил дать мне новый
экипаж. И новый танк — «тройку».
— Ну вы даете, фон Рейхенау, — заметил Диц.
Фридрих фон Рейхенау чуть поморщился.
— Если эти ребята идут на смерть ради Рейха на «тройках», я хочу быть рядом с ними. В
конце концов, мое происхождение — хоть вы об этом мне и не напомнили, по крайней
мере, сегодня, — обязывает!
…Вечером германские танкисты отправились в город с богопротивным названием
«Сталино». Там работал кинематограф. Личный состав нуждался в порции
положительных эмоций. В конце концов, скоро второй танковый окажется на передовой,
где ему предстоит показать, на что способен солдат вермахта.
Командующий Шестой полевой армией генерал-лейтенант Паулюс аккуратно нанес
несколько стрелок на карту.
Всегда подтянутый, невозмутимый, он любил стройную красоту штабной работы и, как
утверждали, весьма преуспел в этой области. Командование полевой армией —
определенно не то, к чему он всегда стремился. Но фюрер оказал ему высокое доверие, и
Паулюс должен был оправдать его.
Основополагающая директива предписывала: «Окончательно уничтожить оставшиеся еще
в распоряжении Советов силы и лишить их важнейших военно-экономических центров».
Фюрер, как всегда, формулировал кратко и гениально.
Конкретно для армии Паулюса это распоряжение означало: ликвидация так называемого
«барвенковского выступа».
Это — первоочередная задача. Решив ее, можно будет развивать дальнейшее наступление.
Встречные удары Шестой армии из района Балаклеи и армейской группы генерал-
полковника фон Клейста из районов Славянска и Краматорска в общем направлении на
Изюм выбить русских с плацдарма.
Харьков — удержать во что бы то ни стало! Харьков — опора Шестой армии, там и
склады, и лазареты… Харьков — это «личный тыл» Паулюса, как острили у него за
спиной «милые» штабные офицеры.
Паулюс знал об этом и относился к шутникам снисходительно. Пусть их шутят. В
здоровой армии это нормально…
Советское наступление началось. Артиллерийская подготовка, авиационный налет
разорвали утро.
Немцы ждали.
И когда стрелковые подразделения двинулись вперед, их встретил огонь немецких
орудий.
Вместе с пехотой в атаку пошли советские танки.
Тридцать шестая танковая бригада полковника Танасчишина рвалась к селу Непокрытое.
— Видишь высотку? — полковник показал командиру батальона капитану Шестакову
ключевой опорный узел врага. — Вон она на карте, а вон — перед глазами. Засел гад и не
вышибешь его. А без этой высотки нам Непокрытое не взять.
— Сколько тут чего? — спросил Шестаков.
— Не меньше тридцати орудий, — ответил полковник. — Минометы есть. И пехота —
разведка говорит, до батальона.
— Какие действия?
— Зайди со своими тридцатьчетверками к ним в тыл, — полковник прочертил по карте
короткую линию. — Вышибить их бы, особенно тяжелые орудия.
Капитан Шестаков только кивнул.
Наступление, долгожданное наступление не должно захлебнуться.
Танк командира возглавлял атаку. На предельной скорости он обрушился на позиции
тяжелых пушек.
— Гусеницами, гусеницами действуй, береги снаряды! — приказывал капитан.
Немецкое орудие, подмятое под тридцатьчетверку, замолчало.
— Второе, второе! — приказывал капитан. — Не останавливаться!
Механик-водитель наполз танком на второе орудие. И только третья
стопятидесятимиллиметровая пушка успела выстрелить. Немцы развернули ее и
выстрелом в упор подбили надвигающийся на них русский танк.
Механик-водитель и комбат погибли, командирский танк замер.
Но для немцев было уже поздно: другие тридцатьчетверки появлялись на холме одна за
другой. Оставляя орудия и боеприпасы, немцы бежали.
Танки преследовали их.
Танасчишин опустил бинокль, повернулся к посыльному, прибывшему на
наблюдательный пункт.
— Бегут, товарищ комбриг! — доложил сияющий сержант. — Бегут немцы! Наши на
десять километров вперед продвинулись.
…Вечер медленно опускался на землю. Заканчивался долгий день двенадцатое мая —